Моя бабушка - Лермонтов - Маша Трауб

На третьей свадьбе Римма пошла еще дальше и предложила Саламу станцевать с дочерью. Тогда рыдали все. Это было настолько трогательно, что никто не посмел и слова поперек сказать. Римма плакала, когда смотрела на мужа и дочь.

Церемония похорон тоже была «принятой» раз и навсегда. Подготовка к поминкам мало отличалась от свадебной – резали бычка и барашков, пекли пироги, сладости, делали закуски, резали овощи, выкладывали зелень. Но если женщинам еще позволялся хоть какой-то выбор спутника жизни – всегда можно было договориться с возлюбленным, чтобы тебя «украли» по традициям, и тогда родным деваться было некуда, то покойникам выбора не оставляли. Три дня в родном доме, похороны на местном кладбище, памятник, посадка растений… Ни о каких кремациях, принятых в городе, в селе тогда и не слышали. Как можно сжечь человека? И что делать с пеплом? Кому тогда носить цветы на кладбище? И кому ставить памятник? И, главное, если нет тела, то кому сдавать деньги? Покойника вроде как и не существует.

Для оповещения и приглашения на торжества – поминки, свадьбы, крестины, юбилеи – нанимались мальчишки, которые за мелкое вознаграждение обходили все дворы, стучали палкой в ворота и сообщали, где состоится «мероприятие». Нам, детям, было все равно, куда бежать – везде кормили конфетами, вареной кукурузой с крупной солью, сладким хворостом и прочими вкусностями. Дети относились к свадьбам и похоронам с одинаковым энтузиазмом. На свадьбе можно было еще и монеток насобирать, которыми невесту обсыпали. Или станцевать так, что тебе под ноги денежку бросят, но это для старших девушек. Нам только мелочь доставалась. На похоронах же можно было разжиться едой про запас. Наесться так, что дышать не можешь, что с нами случалось редко. Мы бегали вечно полуголодные, а запасы делили на всю компанию – устраивали вечерний костер, шли в поход, бегали на речку и делились добытым провиантом на всех.

У нас даже был спор – кто соберет больше денег на свадьбе. Я танцевала в народном ансамбле, однако боялась выходить в круг. Но как раз на свадьбе младшей дочери дяди Салама я стала «чемпионом» – собрала больше всех денег. Начиналось все как обычно – тетя Римма сделала знак Давиду, и тот объявил «танцы». Земфира вышла танцевать с мужем, но вдруг появился мужчина, который оттеснил Казика и занял его место. Мужчина был облачен в традиционный мужской костюм. На ногах – специальные сапоги.

Если в русском балете на пальцах танцуют женские партии, то в осетинском народном танце на пальцы, точнее, на плюсну становятся мужчины. Это не просто тяжело, а дико тяжело. Выстоять хотя бы две минуты на плюсне – невозможно больно. Пройти в круге – немыслимо. Специальные сапоги, накладки в сапогах не спасают от боли. Поэтому все танцоры-мужчины считаются чуть ли не гениями. Их больные, изуродованные ноги дарят зрителям возможность увидеть чудо. В центр двора вышел мужчина, который умел танцевать на плюснах. Как бы это объяснить? Нужно встать так, чтобы подвернуть все пальцы внутрь. И идти на этих пальцах. Долго. Поворачиваться, прыгать и снова вставать на согнутые к стопе пальцы.

Мужчина отстранил Казика – тот и сам быстро ретировался. Потом профессиональный танцор вытащил из толпы меня и заставил танцевать. Да, у меня были высокие полупальцы (женщины встают в танце на полупальцы, и чем они выше, тем лучше), но считались плохими руки – локти я вечно держала напряженными и не могла ими изобразить крыло птицы. Но тот мужчина, который повел меня в танце, что-то сделал, и мои руки стали крыльями, я опустила плечи и поплыла по кругу. Гости стали так аплодировать, как будто мы исполнили опасный цирковой трюк. Я увидела, как мне под ноги бросают не монетки, а купюры. Танцор вел меня, девчушку, в танце, и я вспомнила все движения – отходила, кружилась на месте. Музыканты продолжали играть. Сил у меня уже не осталось. Но я продолжала идти. Вдруг мужчина позволил мне застыть на месте и хлопать в ладоши – так начиналась мужская сольная партия. Партнерша отходит и хлопает, едва обозначая жест, а мужчина или делает прыжки, или сложные пируэты. Так вот, мой партнер крутился на месте и приземлялся на колени, потом вскакивал и снова делал пируэт, приземляясь на колени. И снова, и снова. Это было похоже на фуэте, которое делает балерина. В самом конце, приземлившись в последний раз на колени, мужчина сорвал с себя папаху. Все гости застыли. Музыканты оборвались на полуфразе. Вся свадьба замерла, тишина стояла гробовая. Танцором оказалась моя мама. Тетя Римма начала аплодировать первой. И все остальные гости устроили нам с мамой овацию. Нам набросали столько денег, что у меня не хватало рук, чтобы их собрать.

Потом я сидела за детским столом – на праздниках для детей всегда накрывался отдельный стол – и подсчитывала заработанное.

Еще позже, случайно, я заметила, как за женским столом плачет бабушка.

– Бабуль, ты чего? – спросила я.

– Ничего. Твоя мать… я ничего о ней не знаю… даже не подозревала, что она умеет…

Мама тем временем развлекала гостей со стороны жениха. Тетя Римма специально вызвала ее на эту свадьбу. И сюрприз подготовила. Римма, которая училась с моей мамой в одной школе несколькими классами старше и танцевала с ней в одном ансамбле, прекрасно знала, что мама никогда не станцует женскую партию, потому что занималась с мальчиками, и мало кто из мальчиков умел танцевать так, как она. Римма хотела сделать моей бабушке приятное. Но бабушка проплакала всю свадьбу. Мама подошла ко мне и отдала свою папаху, в которой были деньги. Много денег.

– Это твое, – подмигнула мне она.

Я тогда тоже готова была заплакать. Я не хотела знать, что мама умеет танцевать так, как никто из молодых мужчин. Я хотела, чтобы моя мама была как тетя Римма – шла по кругу и красиво поводила руками. Или хотя бы как Венера – она танцевала суетливо, дергано, но так, как положено женщине. Знала рисунок танца и не пыталась превзойти своим умением мужчину.

Я села рядом с бабушкой и насупилась.

– Ну что опять не так? – спросила мама, одетая в приличное платье, которое мы на ней раньше никогда не видели. Видимо, тетя Римма постаралась.

– Шут гороховый, а не дочь! Почему ты осталась? – вскрикнула бабушка и ушла со свадьбы. Я поплелась следом, крепко прижимая к груди мамину папаху с деньгами.

Бабушка родила четверых детей. Все умерли в разном возрасте, по разным причинам. Осталась одна мама. Бабушка любила всех своих детей. Но мама вообще не должна была появиться на свет – бабушка ее не хотела, не ждала. И каждый раз бабушка спрашивала: «Почему ты осталась? Почему ты из всех?»

Больше никогда я не видела, как танцует моя мама…

Иногда случались такие свадьбы, что все село с ума сходило. Невеста в дорогом платье, с настоящим серебряным поясом. Еды городской, необычной, редкой, дорогой – завались. Кавалькада машин, которые проезжали по селу и гудели. Машины в лентах, на капоте – кукла-невеста. Эти куклы потом хранились на чердаках, страшные, пыльные, грязные, со всклокоченными волосами. На каждом чердаке можно было обнаружить кладбище мертвых кукол из фильмов ужасов. Моя подружка Фатимка как-то завела меня на чердак в их доме – она играла с куклами, украшавшими машины многочисленных теток. Я тогда чуть сознание не потеряла от страха – на меня смотрели эти куклы в платьях невест, с выпученными глазами, отклеенными ресницами, дырами вместо щек, с залысинами и застывшим ужасом в стеклянных глазницах.