В центре Вселенной - Андреас Штайнхёфель

– О чем они там говорят? – спросил я Диану, закрыв за собой дверь в детскую. – О нас?

– Я не знаю, – покачала головой сестра.

Одной рукой она потянулась к выключателю, а другой показала на скомканную пижаму, лежавшую у нее на кровати.

– Хочешь надеть мою?

– Нет.

– Хочешь спать в моей кровати?

Я покачал головой.

– Почему?

Я не знал и поэтому лишь пожал плечами.

– Ну, тогда я гашу свет.

В темноте я прошлепал к своей кровати и залез под одеяло. Несмотря на то что усталость проникала в каждую клеточку моего тела, от пережитого волнения я не мог уснуть. Мы пережили день, принесший нам славу победителей. Мы сражались как герои, и поле битвы было залито кровью. Мы одержали верх над противником, имевшим явное превосходство. На другом берегу реки, я был уверен, на крыши домов спускались первые серебристые лучи лунного света, которые, проникая в детские сны, навсегда оставляли в них память о Битве у Большого Глаза. Теперь нас навсегда оставят в покое. Мы обрели неприкосновенность. С моих плеч как будто упала невиданной тяжести гора – такое облегчение я ощутил, осознав, что мне больше не надо бояться.

– Ты была великолепна, – громко прошептал я, обращаясь к Диане, чья кровать стояла на другом конце комнаты. – Ты попала прямо в яблочко. Потрясающе!

– Я промахнулась, Фил, как промахнулась мимо этой глупой рыбины.

Что-то в ее голосе взволновало обволакивавшую наши кровати тьму. Внезапно мне захотелось, чтобы Диана не произнесла больше ни слова – но тут воздух выплюнул на меня еще два сгустка темноты, с шипением разорвавшихся, достигнув моих ушей.

– Я целилась ему прямо в сердце, Фил, знай об этом.

Я все еще собираю портфель, когда снизу раздается звук хлопающей двери. Диана обычно идет в школу одна – пешком, в отличие от меня: я предпочитаю велосипед. Но сегодня мне кажется, что она намеренно не хочет меня видеть, что дверь захлопнулась с особенно резким стуком, что шаги, удаляющиеся от дома, преувеличенно громкие. Обычно Диана передвигается в пространстве, скользя, как легкая дымка, невидимая и невесомая, словно не хочет оставить после себя там, где ступает, ни единого следа. Может, она все еще злится на меня за то, что я подсматривал за ней.

В школе мы в лучшем случае встречаемся на переменах. Нет ни одного предмета, на котором бы наши классы пересекались. Раньше, в начальной школе, мы оба ходили в один, но наши однокласснички оказались не в силах вынести присутствия двоих «ведьминых детей» сразу. Как следствие, неотъемлемой частью школьной жизни для них стало невнимание к уроку, вызванное паническим страхом, заставлявшим замирать их маленькие сердца. В итоге некоторые учителя вежливо, но вполне однозначно намекнули Глэсс, что «ради блага самих же детей» нас следует развести по разным классам. Так оно и осталось по сей день, хотя в последнее время это обернулось против нас самих.

Я выглядываю в окно – как раз вовремя, чтобы разглядеть исчезающий за деревьями силуэт сестры, окутанный развевающимися складками серо-коричневой одежды. Это те самые деревья, в стволах которых я много лет назад после того, как Кайл исчез и Диана наконец нашла подходящую стрелу, обнаружил глубокие, яростно нанесенные засечки, сорвавшие куски коры. Ощущая их как раны, которые необходимо перевязать, я собрал в саду мягкий мох и заткнул зияющие щели.

Тонкие нити шрамов за моими ушами, как метеолокаторы, безошибочно предсказывают любые изменения погоды. Привязав велосипед у входа в школу, я, почесывая за ушами, поднимаю глаза на небо, смотрящее на меня с высоты обманчивой голубизной. На нем ни облачка. Только сгущающаяся в воздухе влажность подсказывает мне, что уши снова оказались правы. После обеда – а может, только к вечеру – разразится дождь, который с большой вероятностью перейдет в настоящую грозу.

Наша гимназия внешне представляет собой неизвестно как сохранившийся образец застройки начала века: грубое пятиэтажное здание, устойчивость которого не внушает никаких сомнений. Будучи ребенком, я представлял себе, что его серо-коричневые стены уходят под землю на сотни метров. Энное количество лет назад кто-то приделал к его заднему фасаду современную пристройку – длинную плоскую конструкцию из стекла, бетона и стали. Благодаря тому что отец Кэт поспособствовал строительству этого безвкусного отростка, у школы де-факто есть три не связанных между собой двора: один перед уличным фасадом старого корпуса, пользующийся особой популярностью у старшеклассников за счет того, что на нем растут каштаны, бросающие благодатную тень, и два двора поменьше – справа и слева от пристройки, которые делят между собой младшие классы.

Кэт уже поджидает меня у главного входа. Ее нетрудно заметить в толпе спешащих через двор и протискивающихся в здание школьников – не только из-за высокого роста и прически, как у Глэсс – Кэт боготворит ее и старается во всем подражать, – но в основном из-за того, что лавина несущихся на нее детей, подобравшись поближе, расступается, как море расступилось перед Моисеем. Опять же это вовсе не продиктовано уважением к ней, а всего лишь является следствием того, что она дочь директора школы. Как и я, она не пользуется ни особой любовью, ни особой ненавистью среди остальных. Возможно, все было бы несколько иначе, будь у нее другая семья, но в данном случае окружающие предпочитают держаться от нее на почтительном расстоянии, хотя мне не всегда ясно почему. Вероятно, они считают, что Кэт пользуется какими-то особыми привилегиями. Однако при этом меня вовсе не удивляет, что ее врожденная прямолинейность, с которой она может подойти к любому и сказать ему все, что о нем думает, отнюдь не способствовала обретению популярности.

– Меня ждешь? – вместо приветствия говорю я. – Или решила покрасоваться перед Томасом?

На ее лице появляется кислая мина, как будто она только что по ошибке откусила пол-лимона.

– Он уже зашел. Проплелся мимо меня, как побитая собака. Диана, кстати, тоже уже внутри.

– Да, она вышла первой.

– С какой-то подружкой.

– Диана – с подружкой? – я сбрасываю ранец на пол. – Быть того не может. Она не заводит друзей.

– Ты в этом так уверен?

– Вообще-то нет.

– Может, она решила основать клуб анорексичек, – ухмыляется Кэт. – Эта ее новая спутница такая же тощая и так же одевается непонятно во что.

– А зовут ее как?

– Без понятия. Она не из нашей параллели.

Переминаясь с ноги на ногу, Кэт смотрит куда-то поверх моего плеча, словно боясь кого-то пропустить.

Я оборачиваюсь, но никого не вижу.

– Скажи мне, кого ты там пытаешься найти?

– Ты что, уже забыл? Сегодня же приходит новенький. Тот, что вылетел из интерната.

– Поэтому ты себе места найти не можешь?