Генерал-марш - Андрей Валентинов

Картошку, вареную, с льняным маслом, он получил – целую миску – и теперь уминал ее за обе щеки, даже не глядя по сторонам.

Леонид тоже заказал картошку, но жареную, с рыбой. Пообедать в этот хлопотливый день он так и не успел. Со службы пришлось уходить пораньше, брать извозчика-«ваньку» и спешить в общежитие, дабы переодеться. В синей гимнастерке и с кобурой при поясе идти в пивную было слишком рискованно. Теперь же на товарище Москвине красовался старый поношенный костюм с заплатами на локтях, такие же туфли и застиранная почти до белизны косоворотка, когда-то бывшая красной. Скромно, неприметно – и револьвер не очень заметен.

Пивную искать не пришлось, «ванька» сразу же сообразил, куда доставить седока. Леонид сошел за два квартала, неспешно прогулялся, осмотрел окрестности. Ничего приметного: одноэтажные дома с палисадниками, глухие дощатые заборы. В конце улицы два дома повыше, в три этажа. Еще дальше – шумный Тишинский рынок с его знаменитыми «блошиными» рядами, но до него надо идти еще минут десять. Шкет наверняка оттуда. Где еще можно столько мелочи срубить?

Бывший чекист не слишком волновался. Обычная операция, для такого же, как Фартовый, легкая прогулка. Хотели бы убить – уже убили, а против разговора он ничего не имел. По крайней мере, что-то разъяснится.

Итак, он на месте, прошел час или даже больше. Долго еще ждать-то?

Леонид достал нераспечатанную пачку «Марса», поискал глазами пепельницу. Обнаружив, достал зажигалку…

– Эй, дяденька! Дай ман подырить!..[8]

Веселый шкет был уже рядом, грязная лапка уверенно тянулась к папиросам. Товарищ Москвин хотел объяснить юному гражданину, что курить вредно, но взглянул на чужие пальцы, уже прикоснувшиеся к пачке…

Промолчал. Пачку отобрал, папиросу выдал. Шкет радостно улыбнулся, задвинул полученное за ухо.

– А «зайчика»[9], гражданин хороший?

Леонид щелкнул зажигалкой. Шкет потянулся вперед, но рука с «зайчиком» резко ушла в сторону.

– С ногтями – прокол, маникюр видно. Не годится, барышня.

На чумазом лице – белозубая улыбка.

– Так это же для тебя, Лёнечка. Зачем тебе шмара с ногтями коцаными? Пиво поторопи и хиляй на выход, на вольном воздухе крик будет[10].

Бывший старший уполномоченный усмехнулся в ответ. А он все ждал, когда застучат знакомые каблучки! Подумал, головой покачал.

– На воздух вольный? Невеликая радость – со звездою ходить[11].

«Шкет» стер с лица улыбку.

– Ну, не тальянку ломать. Ты, запасаю, китобой битый, козырный, а если шухер какой, я тебе цинкану[12]. Все, бывай!

Так и не закурив, «шкет» с сожалением поглядел на недоеденную картошку и, приплясывая, направился к выходу. Руки в карманах, кепка набекрень. В дверях обернулся, ладонью растопыренной махнул, с честной компанией прощаясь.

Исчез.

Леонид встал, поправил пиджак и пожалел, что не попробовал тульских раков. А вдруг не доведется больше? Обидно!

* * *

«Шкет» топтался у крыльца. Увидев Леонида, молча кивнул в сторону близкого переулка. Товарищ Москвин спешить не стал, осмотрелся. Два фонаря по бокам, несколько поздних прохожих, а в переулке – тьма египетская.

Ладно, рискнем!..

Перешел улицу и только тогда сообразил, что «шкет» уже рядом, в левое ухо дышит. Когда только успел?

Белозубая улыбка, веселый взгляд.

– Запасаю, не менжуешь, красивый![13]

Леонид остановился, вдохнул глубоко.

– По фене – не буду. Если честно – ненавижу, обезьянья речь.

– Воля ваша, Леонид Иванович, – глаза Смерть-девицы блеснули. – Хотелось соответствовать. Пан тоже «музыку» не любит, морщится. Знаете, вы с ним очень похожи… Ну идемте, здесь близко.

Леонид мельком отметил «Ивановича». С этим отчеством он вышел из питерского домзака, готовясь стать Фартовым. В справке об освобождении написали и печатью прихлопнули: «Пантелеев Леонид Иванович». Потом сыскари подлинные документы раскопали, и началась великая путаница. И фамилия другая, пусть и похожая, и отчество, и год рождения. На суде, когда к исключительной мере приговаривали, для пущей ясности оба отчества записали, одно так, второе в скобках. Какое именно, Леонид даже помнил.

Теперь шли рядом. «Шкет» уже не приплясывал, ровно шагал. Вот и переулок, в нем чернота плещется.

Девушка поглядела вперед, дрогнула губами.

– Не спешите.

Остановилась, прямо в глаза поглядела.

– Леонид Иванович, у меня вопрос, важный очень. Вы… Вы действительно Фартовый?

– …Продолжаю, господин Кречетов… В крае, то есть теперь в республике Сайхот, предусматривается созыв сейма во главе с председателем, именуемым чулган-даргой. Помянутый является лицом, объединяющим все хошуны, сиречь племенные и родовые территориальные единицы. Соответственно сейм представляет собой собрание руководителей вышеизложенных хошунов, именуемых нойонами. Он собирается ежегодно для обсуждения насущных проблем края, а также для избрания чулган-дарги. При упомянутом организовано управление с двумя помощниками, переводчиком и штатом чиновников…

Мерный негромкий голос походил на рокот дальнего барабана. Хотелось вскочить в седло и мчать, закрыв глаза, в любую сторону света, хоть в Монголию к товарищу Сухэ-Батору, хоть в Джунгарию к китайским милитаристам – только бы подальше, подальше…

Иван Кузьмич Кречетов подошел к открытому окну, полюбовался белыми вершинами, заступившими горизонт, вдохнул прохладный утренний воздух… И вправду, бежать бы, не оглядываясь, от всех этих бумажек. Нельзя, нельзя!.. Хоть и не война, а все равно, самое настоящее дезертирство выйдет.

Дезертиров бывший унтер-офицер Кречетов возненавидел еще в революционном 1917-м. Не воспринимал кавалер двух «егориев» подобную форму борьбы за народное дело. Если по безлюдью и брал «вышеизложенных» в отряд, то с немалым скрипом. На командные должности не ставил никогда.

– Внешняя атрибутика власти чулган-дарги согласно имеющимся инструкциям выражается в четырехугольной медной с позолотой печати с надписью на русском и монгольском языках: «Управляющий девятью хошунами Сайхота чулган-дарга». К ней прилагается шарик темно-коричневого цвета… В связи с последними событиями можно заменить монгольский язык на местное наречие, однако же во всем прочем я бы не стал нарушать традицию.