Маршал Малиновский - Борис Соколов

У Льва Львовича Тове было трое детей: Петр (1901 года рождения), Дмитрий (1902 года рождения) и дочь Августа (1906 года рождения). Его жена, Александра Гавриловна Мясникова, была замужем за Львом Львовичем вторым браком и от первого брака имела дочь Нину (1896 года рождения) и сына Льва (1898 года рождения).

В некоторых документах фамилия «Хирьяков» писалась (или прочитывалась) как Кирьяков. Так, в родословной рода Ивановых, чьим родоначальником был капитан Агап Гаврилович Иванов (1763–1833), значится, что у Матвея Ивановича Иванова, статского советника и горного инженера по надзору за частными заводами, и его жены, урожденной княжны Софьи Николаевны Максутовой, 6 ноября 1869 года родился сын Дмитрий, который был крещен 11 ноября в Успенской церкви Касимова. Его восприемниками стали: инженер и статский советник Модест Николаевич Кирьяков и его дочь Рахиль Модестовна Кирьякова. Несомненно, это и была Рахиль Модестовна Хирьякова. Раз она сохранила девичью фамилию, то, следовательно, не была замужем. Настоящая ее фамилия именно Хирьякова, поскольку об ее отце, Модесте Николаевиче Хирьякове, горном инженере и действительном статском советнике, имеется некролог, опубликованный в № 6469 газеты «Новое время» за 1894 год, который сообщал: «27-го февраля скончался 80-ти лет один из старейших горных инженеров, действительный статский советник Модест Николаевич Хирьяков. Покойный, по окончании курса с золотой медалью в горном кадетском корпусе, управлял в продолжение многих лет Серебрянским, Кусинским, Златоустовским, Кушвинским и Нижнетурским заводами, а также частными заводами графа Шувалова. Он ввел в заводскую деятельность много усовершенствований. При нем Златоустовский завод обогатился лабораторией, железо стало выделываться контуазским способом. Будучи молодым горным инженером, покойный находился в командировке в Швеции, где обстоятельно познакомился с горным и заводским делом в фалунской школе. Здесь же он практически изучил шведский язык, что впоследствии помогло ему перевести на шведский язык несколько произведений Пушкина. Молодые инженеры, отправляясь в командировку на шведские заводы, всегда обращались к покойному за советом и рекомендациями. Как человек, М.Н. имел симпатичный характер и любил беседовать с молодежью. Несмотря на занимаемые им ответственные должности, он не составил себе состояния и в последнее время жил вместе со своей многочисленной семьей исключительно пенсией».

Таким образом, имения у Рахили Модестовны не могло быть, и оно, скорее всего, принадлежало мужу Веры Николаевны, к тому времени уже умершему.

Но вернемся к мемуарам Рожалина. Он вспоминал:

«Рон называл Веру Николаевну “мамой Верой”, а Рахиль Модестовну “мамой Кроной”, он так называл ее тогда, когда не мог еще правильно произносить слово крестная. Это неправильное детское произношение сохранилось и во взрослом возрасте. У Веры Николаевны жили также брат Рахили Модестовны Хирьяков Александр Модестович и ее сестра Наталия Модестовна.

В.Г. Чертков вместе с Александром Модестовичем распространяли философские высказывания Л.Н. Толстого путем издания разных фотографий Л.Н. Толстого с отпечатанными на них его философскими высказываниями. Набор таких фотографий Хирьяков подарил отцу… Ефросинья Дмитриевна (первая жена А.М. Хирьякова Е.Д. Косменко (1858–1938), жена Александра Модестовича, некоторое время работала у Л.Н. Толстого, она сопровождала переселявшихся наших духоборов при переезде их в Канаду…

Большую роль в “жизни” семьи В.Н. Малиновской играла служащая у нее девушка лет двадцати по имени Елена Николаевна. Елена Николаевна была родом из Мариуполя, имела среднее образование и очень хороший характер. В течение многих лет она была полноправным членом семьи Веры Николаевны. Главной ее обязанностью вначале было обслуживание маленького Рона. Когда во время постройки нашего дома наша семья стала жить в доме Малиновской, я автоматически попал в орбиту Елены Николаевны и значительно ушел от наблюдений своей няньки Коссович. Почти каждый день Елена Николаевна выводила Рона и меня на песчаный берег реки Белоус, которая была восточной границей усадьбы Малиновской. Там мы копались в песке, рыли небольшие водоемы, ловили носовым платком мальков рыбы и запускали их в наши водоемы, где эти маленькие рыбешки довольно быстро умирали. Елена Николаевна стыдила нас за то, что мы мучим маленьких рыбок. Обычно она читала книжку или пела незнакомые мне песни. На следующий год мы с Еленой Николаевной и Роном стали переходить через речку на луг по кладке из досок с перилами, и Елена Николаевна знакомила нас с названиями разных растений. С того далекого времени в моей памяти сохранилось лекарственное растение “кровохлебка”, это растение я никогда больше не встречал. За лугом был старый сосновый лес. Рону и мне купили металлические ботанизирки и сделали ящики с застекленными крышками для создания нами коллекций бабочек и жуков. При создании коллекции бабочек у меня с Роном возникло соревнование, и счастливый случай помог мне выиграть это соревнование.

У нас в гостиной комнате нового дома на окне стоял наблюдательный улей, в котором жили пчелы. Улей состоял только из одной рамы, застекленной с двух сторон. Оба стекла этой рамы закрывались дверцами. Пчелы входили в этот улей через отверстие, прорезанное в раме окна. Открыв обе дверцы, можно было видеть всех пчел, не опасаясь, что они влетят в комнату. Через стекло этого улья можно было наблюдать: как пчелы кормят и ухаживают за маткой, как они чистят улей, как не пропускают в улей воришек, как борются с врагами, проникшими в улей и др. Наши гости очень часто сидели около стекол этого улья. Так вот в этот наблюдательный улей, привлеченная запахом меда, ночью залезла большая и редкая ночная бабочка под названием “Мертвая голова”. Ночью отец услышал большой шум, который подняли пчелы в улье, открыв стекло он увидел в улье бабочку и извлек ее из улья через специально сделанное отверстие. Благодаря этому случаю в моей коллекции появилась очень редкая бабочка. Рон явно мне завидовал.

В те годы в Белоусовском лесу было очень много ящериц и мы с Роном соревновались в ловле ящериц. Приносили их в ботанизирках домой и выпускали на землю в наших садах. С ящерицами у нас случались неприятности. Возвращаясь после такой охоты домой по улице села, кто-то из нас уронил ботанизирку, она раскрылась, ящерицы разбежались и стали прятаться под стену сарая, выходящую на улицу. Когда мы вылавливали ящериц, появилась хозяйка сарая и стала кричать, что эти гады испортят ее корову. Елене Николаевне пришлось успокаивать эту женщину. В нашем доме из-за ящерицы мне влетело от отца. Случилось это так: придя с охоты домой, я положил временно ботанизирку с ящерицами на обеденный стол, потом ящериц выпустил в сад. Я не заметил, что когда ботанизирка лежала на столе, одна из ящериц спряталась под салфетку, которой был прикрыт хлеб, нарезанный для обеда. Пришел отец, снял салфетку и обнаружил ящерицу! Отец грозно на меня накричал, и я расплакался. Рон вообще не умел плакать так, как плачут все дети. Если его сильно наказывали, то он обычно начинал говорить дрожащим срывающимся голосом, что он несчастный не виноват, что его наказывают “ни за что”. Для Веры Николаевны не могло быть и речи о физических или болевых способах наказания. Наказываемый Рон должен был сидеть на стуле среди комнаты определенное время, длительность сидения на стуле зависела от величины проступка. Вера Николаевна была добрая, но может быть, она была излишне строга и требовательна к Рону. Р.М. Хирьякова (“мама Крона”) была излишне снисходительна и прощала некоторые его проступки. Р.М. Хирьякова учила Рона французскому языку. В двенадцать лет он разговаривал с ней только по-французски.