Персидское дело - Сергей Булыга

Ну, и так далее. Но Маркела это не тревожило, потому что он был уверен, что Яшка – человек рассудительный и не станет кидаться на их караван, когда увидит, сколько у них силы. Подумав так, Маркел заулыбался и ещё раз посмотрел на приближающийся каменный берег. Кирюхин тоже посмотрел туда же, потом дал отмашку. Правые гребцы стали грести в две силы, а левые, наоборот, табанили. Струг начал поворачивать вдоль берега. Маркел обернулся. Идущие за ними купцы тоже один за другим стали делать то же самое. Но кораблей было много, и поэтому первые уже давно повернули, а последние ещё даже не подошли к повороту, и где-то там же, за поворотом, последним, шёл подъесаул Смыков со своей полусотней стрельцов и двумя затинными пищалями, или, по-простому, пушками. А раз эти пушки молчат – значит, Яшка пока не высовывается, подумал Маркел и посмотрел на берег. Берег был очень крутой и высокий, густо заросший лесом. Да тут можно целое войско спрятать, невольно подумалось.

И вдруг Маркел увидел брешь в горе. Гребцы уже гребли во все вёсла, брешь быстро приближалась. Маркел поднялся во весь рост, вытянул шею, и ему вдруг открылось устье небольшой реки, устье было очень узкое, ещё какое-то мгновение – и река спряталась за скалами. Струг несло дальше вдоль почти что отвесного берега, берег был ровный, как стена. Так, может быть, ему это только почудилось, растерянно подумал Маркел…

Но тут же вспомнил, что недаром говорят, будто где-то здесь и в самом деле есть река и что если войти в эту реку и проплыть по ней вверх по течению всего вёрст десять, а потом перенести корабль через переволоку, а это ещё верста, то выйдешь опять к Волге, но уже ниже по течению сразу на двести вёрст! Вот о чём тогда вспомнил Маркел, а река давно уже скрылась из виду, берег был ровный как стена, караван шёл быстро, плотно сбившись, было тихо.

А потом сразу послышалась стрельба, сперва из пищалей, а после два раза бабахнули из пушек. Все насторожились. Потом, было слышно, ещё раз стрельнули из пушек, и всё стихло. Кирюхин велел остановиться. Прошло ещё немного времени, и раздался ещё один выстрел, двойной, из пищали. Это означало «всё в порядке», и Кирюхин опять дал команду грести.

Гребли до вечера. Вечером остановились прямо на реке, встали на якорь и стояли саженях в сорока от берега – на всякий случай. Мало-помалу подошли все купцы, а потом появился и Смыков со своими стрельцами. Кирюхин позвал Смыкова к себе, Смыков явился и сказал, что он там никого не видел, а просто велел пострелять для острастки. Стреляли по кустам, никто не отозвался.

– Так, может, там никого и не было, – сказал Кирюхин.

– Может, – не стал спорить Смыков. – А может, и были.

Кирюхин махнул рукой. Потом, когда начало смеркаться, велел выставить двойные караулы.

Ночью ничего недоброго не приключилось. Утром снова пошли дальше, а вечером Кирюхин опять велел не приближаться к берегу, а становиться на якорь посреди реки. Течение там было сильное, корабли крепко болтало, но все говорили, что так лучше. И так простояли всю ночь. Утром, когда уже стало совсем светло, пошли дальше.

И в тот же день, 12 мая, на святого Епифания Кипрского, они ближе к полудню прибыли в Самару.

Маркел никогда там раньше не бывал. Да это и неудивительно, потому что и самой Самары ещё совсем недавно и в помине не было. А потом, шесть лет тому назад, царь-государь велел – и воевода Засекин Григорий Осипович, князь, природный Рюрикович, взял с собой триста стрельцов, да ещё сорок пять плотов отборного строительного леса под Казанью, и мастеровых тоже набрал, конечно, и пошёл вниз по Волге, дошёл до этих мест, и там, где речка Самара впадает в Волгу, поставил крепость на восемь башен и шестнадцать пушек. А теперь день был погожий, солнечный, Маркел смотрел из-под руки туда, где на холме, в полуверсте от волжского берега, виднелся крепкий частокол, а за ним кресты на куполах. Потом послышались колокола.

– Далековато же они построились, – сказал Маркел.

– Зато надёжно, – ответил Кирюхин.

И повернувшись к гребцам, приказал подналечь. Крепость быстро приближалась. Потом, было видно, открылись въездные ворота, народ стал выходить из крепости, и там, на волжском берегу, на пристани, зажгли дымы. Дымов вначале было три, но потом два огня погасили, остался один, с белым дымом. Это означало, что плывут свои. Народ от крепости шёл к берегу. Потом стало видно, это не народ, а ярославские, как их назвал Кирюхин. То есть, продолжал Кирюхин, здесь стрельцы не местные, а, как и в Казани, годовальщики, они приезжают сюда на год, а после съезжают обратно.

– Здешние ещё не наросли, – сказал Кирюхин, – но бабы стараются. – И улыбаясь, прибавил: – А мы им для старания чего только не везём. Восемнадцать кораблей разных разностей! Ну и заповедных товаров, конечно. Если бы Яшка всё это увидел, подавился бы слюной, скотина!

Маркел весело заусмехался. Кирюхин приказал гребцам, гребцы стали поворачивать струг влево, к пристани. Там сошлось уже достаточно народа, но больше всех было стрельцов, на всякий случай. Маркел оглянулся. Караван шёл плотно и не отставал. Кирюхин показал рукой причаливать. Бросили верёвки, с пристани их подхватили. Кирюхин, обернувшись к Маркелу, сказал, что это и в самом деле ярославские, сотня Третьяка Субботина. Субботин был тут же, на пристани, и он спросил, как дела. На что Кирюхин ответил, что дела плывут, взошёл на пристань и, повернувшись к Маркелу, представил ему Субботина. Субботин поклонился на полголовы и сказал, что воевода приказал вести гостей сразу к столу, потому что стол уже накрыт.

И так и было сделано, то есть Смыков остался при караване, а Маркел и Кирюхин пошли в крепость, Субботин их сопровождал.

До крепости идти было недалеко, и это всё лугом. Трава на лугу была высоченная, в пояс, густая и сочная. Маркел, глядя на неё, невольно подумал, что здесь даже слону будет раздолье.

Крепость стояла на широкой горке, с одной стороны от неё текла река Самара, даже, прямо сказать, речка, а с другой стояло уже наполовину высохшее болото. Но, как сказал Субботин, это место даже в самую жару до конца не пересыхает, и тут немало всякого незваного народу утопилось. Это хорошо, сказал Маркел. На что Субботин утвердительно кивнул.

Когда они повернули к крепостным воротам, опять зазвонили колокола. А когда вошли в крепость, то увидели попа с кадилом, а за ним стрельцов с пищалями «к плечу». И колокола звенели. А вот воеводы пока видно не было.

Воевода, дворянин московский Вельяминов Игнатий Григорьевич, стоял на крыльце воеводских хором и улыбался, хотя сразу было видно, что дорогие гости, как он их назвал, были ему совсем не в радость. Но Вельяминов всё равно продолжил:

– К столу, гости дорогие! Небось соскучились по горячей ушице? Или она вам уже колом в глотке?

Маркел, ничего не говоря, только развёл руками. Вельяминов громко рассмеялся, как будто ему и в самом деле было смешно, и пригласил гостей идти за ним. Они вошли в хоромы, поднялись на второй этаж и вошли в трапезную. Стол и в самом деле был уже накрыт, правда, был он не ахти какой, но Маркел, конечно, промолчал. Да у него никто ничего и не спрашивал. И даже больше того – Вельяминов его будто бы не замечал, а, остановившись посреди трапезной, вначале поздравил Кирюхина с возвращением, а после сразу же спросил, что он им привёз на этот раз и сколько. Кирюхин начал отвечать и называть, сколько чего, Вельяминов слушал и кивал, нахваливал. Вот только котлов и топоров, сказал, больше не надо, а лучше бы ещё с десяток плотов леса, и леса покрепче.