И бегемоты сварились в своих бассейнах - Джек Керуак

— Агнес не хочет с нами идти, потому что ей нечем платить, — сказал я. — Есть еще на свете гордые люди.

— А идиотов все равно больше, — с усмешкой добавил Филип.

— Артистическим натурам этого не понять, они не верят в честность, порядочность и благодарность. Короче, где жрать будем?

Филипу захотелось после ужина пойти в кино на Пятой авеню и посмотреть «Пепе ле Моко», так что мы отправились в Гринвич-Виллидж. Сели в подземку на Седьмой авеню, доехали до Шеридан-сквер и зашли в «Чамлис». Филип первым делом накинулся на перно и дайкири.

В кинотеатре Филип и Райко показали свои матросские карточки, и их пустили за полцены. Филип пробрался между рядами кресел и сел первым, за ним — Райко, я и Ал. Пока шел фильм, Ал все время вытягивал шею, поглядывая на Филипа, а потом перешел в другой ряд, чтобы сидеть поближе.

После кино мы пошли в таверну Макдональда, где собираются гомосексуалисты. Там их было полно, они вовсю кокетничали и по-женски взвизгивали. Мы протолкались к бару и заказали выпить. Старые педики открыто разглядывали Филипа, а молодые, собравшись в кучки, делали вид, что не замечают, наблюдая краем глаза.

В толпе попадались и моряки. Один матросик все удивлялся, куда подевались все женщины в этом сраном городе.

Хорошо одетый пожилой мужчина заговорил с Филипом о Джеймсе Джойсе и заявил, что тот ничего не понимает в литературе. Пыжился как мог, а потом купил Филипу коктейль.

Плюгавый брюнет со слегка безумной улыбкой подошел и попросил закурить. Ал протянул пачку, в которой оставалась последняя сигарета. Тот сказал: «Последняя… но я все равно возьму», — и взял. Ал холодно отвернулся. Коротышка принялся оправдываться, мол, в Гринвич-Виллидж приходится вести себя по-особенному, а сам он из Коннектикута и ищет себе женщину. Потом он заметил у пианино парочку лесбиянок, и глаза у него заблестели. «Женщины!» — воскликнул он и стал проталкиваться поближе все с той же нездоровой ухмылкой.

После Макдональда мы свернули за угол и зашли в «Минетту».

— Интересно, что сегодня делают Бабе и Джейни? — сказал Филип.

— Хорошо бы вечером с ними увидеться, — поддержал Райко.

В «Минетте» было обычное сборище придурков. За столиком сидел коротышка Джо Гулд. Ала толкнул какой-то тип и извинился.

— Ничего страшного, — улыбнулся Ал.

— Я извинился, потому что я джентльмен, — сказал незнакомец, — но вам этого не понять. — Встретив пристальный взгляд Ала, он добавил: — Кстати, я был чемпионом по боксу в Мичиганском университете.

Никто не ответил, и чемпион побрел дальше в поисках новых собеседников. Посетители баров частенько выдают себя за боксеров, чтобы напугать — как черный полоз, который бьет хвостом о камни, изображая гремучую змею.

Некоторое время мы пили, потом Ал присел к хорошенькой девице и стал болтать. Филип остался у стойки, демонстрируя кому-то свои матросские документы, а собеседник в ответ вытащил из кармана какие-то бумаги, доказывая, что был на войне.

— Я подсел за столик к Алу и девушке. Она была совсем тупая, и разговор шел туго. Ал рассказывал про фильм, который мы смотрели, и я упомянул, что бывал в Алжире.

Девушка подозрительно прищурилась.

— В Алжире? Когда?

— В тридцать четвертом, — ответил я. Она продолжала хмуриться, глядя на меня со злобным подозрением. Я чувствовал себя как на старой работе в баре — единственным нормальным человеком в психушке. Никакого превосходства не ощущаешь, только уныние и страх, потому что пообщаться не с кем. Мне остро захотелось домой.

— Слушай, Ал, — сказал я, — мне завтра рано вставать. Пойду, пожалуй.

Проходя мимо заведения Тони Пастора, я увидел, как лесбиянка-вышибала Пэт выкидывает на тротуар пьяного матроса. «Гомики сраные!» — выкрикнул тот, падая носом в землю, потом поднялся и понуро побрел прочь, что-то бормоча себе под нос.

Я прошел по Седьмой авеню, свернул на Кристофер-стрит и на углу купил утренние газеты. У Джорджа слышались звуки потасовки, и я перешел на ту сторону, чтобы посмотреть. Хозяин кабака стоял в дверях подбоченившись — он только что выкинул на улицу сразу троих. Один из них вопил:

— Я пишу статьи для «Сатердей ивнинг пост»!

— Мне плевать, чем ты занимаешься, — отвечал хозяин. — В моем заведении тебе не место, вали отсюда!

Он угрожающе шагнул вперед, и троица отпрянула, но едва стал поворачиваться к двери, все повторилось заново. Уходя, я слышал, как хозяин говорит: «Ступайте куда-нибудь еще, в Нью-Йорке кабаков полно!»

Я задумался о том, что по всей Америке на углах, в барах и ресторанах все только и делают, что спорят ни о чем, достают из карманов всякие бумажки и тычут в нос друг другу, доказывая, что были где-то и делали что-то. Настанет день, и людям это надоест. «Хватит с нас этого дерьма!» — крикнут они и начнут проклинать, колотить и пинать друг друга.

В четверг ровно в десять Фил плеснул мне в лицо водой из стакана. — Вставай, пора!

Я спал на диване, не раздеваясь, Джейни — в спальне. Филип уже успел умыться, причесаться и привести себя в полный порядок.

Когда мы явились в Юнион-Холл, я еще толком не проснулся, лишь перехватил кофе с сандвичем у греческой тележки.

Едва мы вошли в зал, объявили набор целой команды, десять мест. Подбежав к окошку, я сдал свою карточку, со мной еще шесть человек с первым классом. Я был практически уверен в успехе. Однако диспетчер выкинул две карточки обратно, в том числе мою.

— Какого черта? — завопил я.

— Вот именно! — подхватил другой неудачник.

— Вчера вечером было профсоюзное собрание, — объяснил диспетчер, — а вы, голубчики, не явились. В следующий раз будете знать, как пропускать.

Я протянул руку сквозь решетку и схватил одну из принятых карточек. На обороте стоял штамп: «Собрание, 26 июня 1944 г.»

Выругавшись, я вернулся и сел на скамейку. Подошел Фил.

— Что теперь? — уныло осведомился он.

Я растерянно взглянул на него, потом решительно нахмурился.

— Придется как-то выкручиваться.

Мы погрузились в размышления. Внезапно в голове мелькнула идея.

— Пошли! — Я встал и потащил Фила вверх по лестнице.

В одном из кабинетов какой-то тип разговаривал по телефону. Я оперся руками о стол и начал сверлить его взглядом. Он говорил еще минут десять, потом недовольно повернулся.

— Послушай, товарищ, что за дела тут творятся? — возмущенно выпалил я. — Мы должны были получить работу, и вдруг наши карточки выбрасывают, потому что на них нет штампа собрания! Это что, значит, теперь мы и в плавание уйти не можем?

— Это значит, что вам придется обратиться в другое окно, — объяснил он.