Небесный Путь в Россию. Дневник Военкора - Ирина Скарятина

стране, мне пригождаются и полученные когда-то медицинские знания, к тому же я запоминаю имена и адреса, честно обещая парням связаться с их родными, когда вернусь назад.

У всех у них один и тот же встревоженный взгляд – взгляд пареньков из мирной жизни, впервые покинувших свой дом. Несмотря на их весёлость и желание казаться опытными, бывалыми вояками, в их глазах тем не менее безошибочно угадываются вопросы, присущие любому "маленькому мальчику": "Куда меня несёт? Что со мной будет? Вернусь ли я домой?" И моё сердце болит за них, словно это мои собственные дети.

Но, честно говоря, как только они прибывают в американский лагерь и их "берут в оборот" американские командиры и установленный там привычный образ жизни (пусть даже посреди африканской пустыни), этот встревоженный взгляд исчезает, и они почти сразу опять становятся самими собой – типично американскими парнями, шумными, весёлыми и болтливыми. Они вновь обретают себя, их оставляет страх перед неизвестностью, и в этом, видимо, есть свои плюсы, ведь приходит понимание, что этой новой школы жизни бояться незачем – по крайней мере, не сейчас. Вдобавок, они в полном восторге от того, что находятся в Африке, той самой "чёрной-пречёрной Африке", о которой они знали лишь из школьных учебников, но никогда в своих самых смелых мечтах не ожидали увидеть. И такой восторг испытывают все без исключения – и рядовые, и офицеры, и я.

Мы оставляем позади себя унылый край саванн и летим над песком, ничем, кроме песка, время от времени скапливающегося в дюны. Зной неуклонно усиливается, и мы все начинаем кашлять, задыхаясь от песчаной пыли, забивающей горло, глаза, волосы и одежду. Вскоре мы покрыты ею с ног до головы. Никто больше не хочет разговаривать, или читать, или играть в карты, или даже спать. Мы сидим час за часом, согнувшись и уставившись в пространство – жаркое, пыльное и убогое. Боже, помоги всем самолётам, потерявшимся в этой пустынной стране!

Но наконец нам говорят взбодриться – долгий, нудный перелёт этого дня почти завершён. Мы вот-вот прибудем в аэропорт Вади-Сейдна в пятнадцати милях70 к северу от Хартума, который мы уже видим вдали, снижаясь к его лётному полю.

Вади-Сейдна раньше был английским сельскохозяйственным институтом, а нынче используется как один из крупнейших американских лагерей в Африке. Как только мы приземляемся, нас везут туда на автобусе (на этот раз я тоже еду со всеми) и кормят отменной едой в огромной столовой.

Затем меня отводят в один из многочисленных домиков, из которых состоит лагерь, – в моём случае это №12, окружённый низенькой глинобитной стеной.

Двое скудно одетых туземцев встречают меня у входа и ведут в предназначенную для меня комнату. В ней четыре армейские койки, стол в центре, четыре стула, комод и маленькое зеркало. За соседней дверью находится санузел. Там я радостно начинаю отмывать своё пыльное лицо и руки, однако с ужасом вижу, что, хотя я и вставила пробку в слив раковины, вода хлещет откуда-то прямо на пол, создавая страшный потоп, будто пробки нет и в помине.

При звуке льющейся воды один из бдительных туземцев (который, очевидно, был начеку, ожидая, что произойдёт именно такая катастрофа) вбегает с тряпкой и начинает вытирать пол. И эта процедура происходит всякий раз, когда я пытаюсь помыться. Сначала я с надеждой вставляю пробку, затем вода со свистом исторгается через какую-то таинственную щель, которую я не могу обнаружить, и сразу же врывается служитель, начинающий собирать её в таз. Это обескураживающее занятие, и после третьей попытки я переношу своё внимание на ванну, но, увы, с ещё более худшим итогом, поскольку там вода из кранов не льётся вообще, ни единой капли. Итак, я возвращаюсь к умывальнику, но больше не затыкаю его пробкой и позволяю воде хлестать оттуда, ловя её обеими руками и брызгая на себя. Такой вот оригинальный способ принять душ, и главная трудность заключается в том, что я стараюсь не впускать своих помощников, пока не закончу. Как только я опять приступаю к омовению, а те слышат всплески воды, они вбегают, громко что-то восклицая и размахивая швабрами, и выглядят очень изумлёнными и обиженными, пока я их выталкиваю. Так как их женщины ходят почти без одежды, мой вид с небольшим полотенцем, кое-как обёрнутым вокруг диафрагмы, вероятно, нисколько их не смущает. В конце концов с большим количеством жестов и ненужных слов с обеих сторон, которые всё равно никто не понимает, мы приходим к системе со стульями, которыми я подпираю дверь изнутри. В первый раз стулья падают, и беднягам удаётся протиснуться внутрь, но потом, уловив общую идею, они решают-таки остаться снаружи.

Наконец мне удаётся покончить с водными процедурами и уступить им затопленный по щиколотки и готовый к уборке санузел. Мои слуги великолепно справляются с этим, а также спешат позаботиться и о других моих потребностях. Каждый раз, стоит мне походить по комнате, те, распахнув дверь – салам! – и жестом пригласив следовать за ними, степенно ведут меня к небольшому сортиру во дворе, притулившемуся между зданием и стеной. Там они снова кланяются и выглядят очень расстроенными, когда я в очередной раз говорю им: "Послушайте, парни, вы показали мне, где это находится, и одного раза вполне достаточно. Когда приспичит, я смогу найти его и без вас, а прямо сейчас мне это не нужно. Понимаете?"

Разумеется, они не понимают и начинают жестикулировать, с тревогой указывая в направлении маленькой будочки, которая, по их мнению, является тем, что я безуспешно ищу у себя в комнате. Когда мы возвращаемся, они, неодобрительно качая головами, тихо обсуждают что-то друг с другом.

Ночью они спят за моей дверью и вновь сильно огорчаются, когда я встаю и пытаюсь починить ставень над своей койкой, раскачивающийся взад-вперёд и хлопающий, когда из пустыни налетает внезапный порыв ветра. Они кланяются и опять хотят сопроводить меня к тому волшебному месту, которое, по их мнению, решит мои проблемы, даже несмотря на то, что я, указывая на ставень, делаю, как мне кажется, недвусмысленные жесты, явно изображающие искреннее желание каким-то способом его зафиксировать, дабы тот не хлопал прямо у меня над головой. Но, поскольку они, похоже, совсем не улавливают моих намёков, я, выйдя в узенький дворик, шарахаю по ставню снаружи, получив на удивление хороший результат. Тот перестаёт стучать, и я вновь засыпаю, хотя и ненадолго.

Время от времени парни, внезапно вломившись в комнату с парой Флит-пистолетов, нарушают мой сон производимым ими шумом и распылённой