Великая и ужасная красота - Либба Брэй

Часы бьют десять, и в дверях холла появляется миссис Найтуинг.

— Пора отправляться спать, леди. Желаю всем вам доброй ночи.

Девушки парочками и тройками тянутся к выходу, держат друг друга под руки, воодушевленно переговариваясь. Волнение, пережитое этим вечером, еще не утихло. Мы поднимаемся и поднимаемся по винтовой лестнице, как будто кружа у майского шеста, не спеша приближаемся к длинным коридорам, в которых находятся наши спальни.

Я не в силах сдерживать раздражение, которое вызывает во мне Энн.

— Уверена, тебе не за что меня благодарить.

— Но почему ты это сделала? — спрашивает она.

Похоже, в этом пансионе никто не способен произнести самое простое «спасибо».

— А почему ты сама не защищалась?

Энн пожимает плечами.

— А какой смысл? У меня и шансов не было против них.

— А, вот ты где, Энн, милая!

Пиппа догоняет нас и берет Энн за руку, заставляя остановиться, чтобы Фелисити могла проскользнуть мимо и очутиться рядом со мной. Фелисити говорит мне на ухо, тихо, доверительным тоном:

— Я должна подумать, как отблагодарить тебя за то, что мое кольцо нашлось. У нас тут есть нечто вроде частного клуба, в нем состоим Пиппа, Сесили, Элизабет и я, но, пожалуй, найдется и для тебя местечко.

— О! Разве я не счастливица? Я, пожалуй, поскорее побегу покупать новую шляпку ради такого случая.

Фелисити щурится, но на губах продолжает играть улыбка.

— Найдется немало девушек, которые зуб отдадут за то, чтобы очутиться на твоем месте.

— Отлично. Вот их и пригласи.

— Видишь ли, я ведь даю тебе шанс преуспеть в школе Спенс. Стать частью целого и подняться в глазах других девушек. Тебе бы стоило хорошенько подумать об этом.

— Значит, ты, чтобы быть частью целого, сегодня проделала такое с Энн? — спрашиваю я.

Энн стоит в нескольких шагах позади меня. У нее снова течет из носа.

Фелисити тоже это замечает.

— Это не потому, что мы не хотим включать Энн в свой круг. Это просто потому, что ее жизнь будет не такой, как у других здесь. Ты думаешь, что можешь проявлять к ней доброту, но при этом сама прекрасно понимаешь, что вы не сможете быть подругами вне этих стен. А такое поведение гораздо более жестоко, ты заставляешь ее питать пустые надежды.

Фелисити права. Я никогда бы не стала доверять ей, я не хотела с ней дружить, но она права. Правда тяжела и несправедлива, но так уж обстоит дело.

— А если бы мне захотелось присоединиться к вам — только не подумай, что я действительно этого хочу, — но если бы это было так, что я должна была бы делать?

— Пока ничего, — отвечает Фелисити, и на ее лице появляется улыбка, от которой я сразу же напрягаюсь. — Не беспокойся… мы еще увидимся.

Она подхватывает юбки и взбегает по лестнице, промчавшись мимо всех, как комета.

Меня будит какой-то звук. Я чуть приоткрываю глаза, борясь со сном. Я лежу на правом боку, лицом к кровати Энн. Дверь и то, что появилось в нашей спальне, находятся в дальнем конце комнаты со стороны моих ног. Чтобы рассмотреть там что-либо, мне нужно пошевелиться, повернуться, сесть — но я не хочу давать знать, что проснулась. Это логика пятилетнего ребенка: если я чего-то не вижу, то и оно не видит меня. Можно не сомневаться, что множество невезучих людей попадало в нешуточные неприятности, рассуждая подобным образом.

«Ну же, Джемма, нет смысла так пугаться! Скорее всего, ничего там нет».

Я моргаю и начинаю всматриваться в темноту. В щель между длинными бархатными занавесями просачивается луч лунного света, он падает на противоположную стену и почти касается низкого потолка. Снаружи об оконное стекло с легким скрипом трется ветка дерева. Я напрягаю слух, стараясь уловить посторонние звуки, что-нибудь в самой спальне. Но слышу только ровное посапывание Энн. На мгновение я решаю, что мне все это приснилось. Но тут звук повторяется. Тихо скрипит доска пола под чьей-то ногой, и становится ясно, что мое воображение тут ни при чем. Я прикрываю глаза, чтобы казалось, будто я сплю, и продолжаю всматриваться. Никто не получит мою голову просто так, без хорошей драки. У меня вдруг пересыхает и как будто распухает язык. Неясная фигура протягивает ко мне руку, я резко сажусь… и с силой ударяюсь макушкой о низко нависшее перекрытие.

Я шиплю от боли и, забыв о ночном госте, хватаюсь за ушибленную голову.

Чья-то удивительно маленькая рука зажимает мне рот.

— Ты что, хочешь разбудить всю эту чертову школу?

Ко мне наклоняется Фелисити; лунный свет падает на ее лицо сбоку, отчего черты становятся резкими, угловатыми, а кожа кажется молочно-белой. Фелисити сейчас вполне могла бы заменить саму луну.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, потирая здоровенную шишку, вздувающуюся надо лбом, чуть выше линии роста волос.

— Я же говорила, что мы еще увидимся.

— Но ты забыла упомянуть, что это будет прямо посреди ночи, — возражаю я, подражая ее тону.

В Фелисити есть нечто такое, что вызывает во мне желание произвести на нее впечатление, показать, что я ничуть не слабее, что ей не удастся вот так просто одержать надо мной верх.

— Идем! Я хочу показать тебе кое-что.

— Что именно?

Фелисити произносит медленно, с расстановкой, как будто говорит с ребенком:

— Идем со мной, я тебе покажу.

Голова у меня все еще гудит после удара. Энн негромко похрапывает, ничего не слыша, ничего не подозревая.

— Возвращайся утром, — говорю я, падая обратно на подушку.

Я уже проснулась настолько, чтобы понимать: что бы ни хотела показать мне Фелисити в такой час, ничего хорошего в этом быть не может.

— Я не стану повторять свое предложение. Решай: сейчас или никогда.

«Останься лучше в постели, Джемма! Все это выглядит не слишком многообещающе».

Так твердит мой рассудок. Но ведь не одному только рассудку предстоит провести два ближайших года в этой школе, занимаясь бессмысленной болтовней за чаем, умирая от чудовищной скуки. Мне бросили вызов, а я никогда в жизни не отступала в таких случаях.

— Ладно, согласна, — говорю я. — Пошли.

И тут же, чтобы не выглядеть слишком уж уступчивой, добавляю:

— Но лучше бы тебе не замышлять дурного.

— О, все будет в порядке. Обещаю!

И вот я иду следом за Фелисити из своей спальни, по длинному коридору, мимо девушек, спящих в комнатах за стенами, увешанными портретами женщин из прошлого школы Спенс — призраков с мрачными лицами, в белых платьях… губы этих женщин неодобрительно поджимаются при виде нашей эскапады, но печальные глаза говорят: «Вперед! Действуйте, пока можете! Миг свободы так короток!»