К западу от Октября - Рэй Брэдбери

– Ну ладно, – смирился Том, – лучше уж так, чем вовсе без тела.

– Голова кружится, – сказал Джон. – Не могу привыкнуть к бифокальным стеклам. Дедуля, сними очки, сделай одолжение.

– Блажь!

Поезд загрохотал по мосту.

– Надо поглядеть, что там делается, – решил Том.

У Дедули начали подрагивать руки-ноги.

– Не дергайся, малец!

Дедуля крепко зажмурился.

– Открой ставни, Дедуля! Поглядеть охота!

Глазные яблоки вращались под веками.

– Вон девчонка красивая, вся из себя ладненькая! Не теряйся!

Дедуля зажмурился еще крепче.

– На всем свете другой такой не сыщешь!

Не удержавшись, Дедуля приоткрыл один глаз.

– Наконец-то! – сказали все хором. – Есть на что посмотреть, верно, Дедуля?

– Блажь!

Девушка раскачивалась из стороны в сторону, наклонялась вперед и откидывалась назад в такт движению поезда, – хорошенькая, как игрушка, которую можно выиграть на ярмарке, посшибав молочные бутылки.

– Эка невидаль! – Дедуля захлопнул свои окна.

– Сезам, откройся!

В тот же миг его зрачки были повернуты в нужную сторону.

– Не сметь! – закричал Дедуля. – Меня Бабушка прибьет!

– Да она не узнает!

Девушка обернулась, будто ее окликнули. Потом стала клониться назад, готовая упасть на всех и каждого разом.

– Одумайтесь! – вопил Дедуля. – Ведь с нами Сеси! Она невинна, да к тому же…

– Невинна! – Чердак содрогнулся от хохота.

– Дед, – тихо промолвила Сеси, – после всех моих ночных приключений, после всех странствий, не так уж я и…

– Невинна, – подхватили братья.

– Я бы попросил! – запротестовал Дедуля.

– Нет, это я бы тебя попросила, – шепотом продолжала Сеси. – Мне тысячу раз доводилось летними ночами прошивать насквозь окна спальни. Я блаженствовала на хрустких снежных простынях, подложив под голову сугробы, купалась голышом в августовский полдень, а потом лежала на берегу, где меня разглядывали птицы…

– Не желаю… – Дедуля заткнул уши, – этого слушать!

– А придется. – Ее голос летел над прохладными лугами, припоминая. – Я опускалась на теплое, летнее девичье лицо и смотрела на какого-то парня, и в тот же миг вселялась в этого парня, чтобы обжигать горячим дыханием и не сводить глаз с вечно летней девушки. В брачную пору вселялась я и в мышей, и в трепетных неразлучников, и в нежных голубков. Пряталась в бабочках, соединившихся на цветке клевера…

– Кошмар! – содрогнулся Дедуля.

– Я мчалась в санях декабрьской ночью: падал снег, из розовых лошадиных ноздрей валил пар, а я куталась в меха вместе с шестерыми седоками, шарила под теплой полостью, что-то искала и находила, а потом…

– Хватит! Сил моих нет! – вскричал Дедуля.

– Браво! – вскричали двоюродные. – Бис!

– …а потом я проникла в сказочный замок из плоти и крови – в прекраснейшую женщину!..

Дедуля остолбенел.

Как будто на него опустилась снежная пелена, заставившая молчать. Он явственно ощутил: у лица качаются цветы, на ухо шепчет легкий июльский ветерок, тело согревается теплой волной, на тщедушном стариковском торсе набухает грудь, а внизу живота расцветает огненный бутон. Сеси говорила, а его губы делались мягкими и сочными, еще чуть-чуть – и с этих губ сорвалась бы неудержимая лавина стихов; жилистые, словно изъеденные ржавчиной, пальцы опустились на колени, стали наливаться сливками, молоком, талым яблочным снегом. Потупившись, он в ужасе стиснул кулаки, чтобы окончательно не обабиться!

– Не хочу! Верни мои руки! Прополощи мне рот!

– Хватить трепаться. – Это заговорил внутренний голос – Филип.

– Только время теряем, – подхватил Том.

– Надо бы познакомиться с той девчонкой, что сидит через проход, – сказал Джон. – Все согласны?

– Все! – пропел в одно горло вокальный квартет. Дедуля подскочил – его словно дернули за невидимые веревочки.

– Возражений нет?

– Есть! – вскричал Дедуля.

Он надавил себе на веки, надавил на темя, надавил на ребра. Чудовищное ложе, потеснившее все его нутро, обрушилось, увлекая за собой перепуганных узников.

– Вот вам!

Братья рикошетом запрыгали в потемках.

– На помощь! Сеси! Тут темно хоть глаз выколи! Посвети, Сеси!

– Я здесь, – отозвалась Сеси.

До старика что-то дотронулось: ущипнуло, пощекотало, почесало за ухом, пробежало по спине. У него дрогнули колени, скрипнули лодыжки. В горло набились перья, в носу защипало от гари.

– Уилл, левая нога, шевелись! Том, правая нога, оп-па! Филип, правая рука! Джон, левая! Резко! А я подхвачу цыплячье туловище. Готовы? Дружно!

– Раз-два!

– Взяли! Живо!

Дедуля побежал.

Только не через проход, а вдоль вагона – охая и сверкая глазами.

– Стой! – грянул античный хор. – Девчонка не там! Эй, кто-нибудь, поставьте ему подножку! Ноги-то у кого? У тебя, Уилл? У Тома?

Дедуля распахнул дверь, выскочил в продуваемый ветром тамбур и уж примерился было спрыгнуть в пролетающие мимо подсолнухи. Как вдруг:

– Замри! Примерзни! – раздалось у него изо рта.

Он так и примерз к задней площадке стремительно несущегося поезда.

Через мгновение, подхваченный какой-то силой, он снова очутился в вагоне. На повороте его бросило прямехонько в объятия к той миловидной девушке.

– Прошу… – Дедуля вскочил, – меня простить.

– Прощаю. – Девушка широко раскрыла объятия.

– Нет-нет, умоляю, не затрудняйтесь, не нужно! – Дедуля рухнул в кресло напротив и зажмурился. – Черт! Проклятье! А ну, замрите! Убирайтесь на чердак, вампиры! Чтоб вам пусто было!

Братья с ухмылкой заткнули ему уши воском.

– Не забывайтесь! – процедил сквозь зубы Дедуля. – Где вы, молодые жеребцы, а где я, полутруп!

– Ну и что? – пропел камерный квартет за сомкнутыми веками. – С нами и ты станешь молодым жеребцом!

Он почувствовал, как в животе подожгли шнур, от которого в груди рванула бомба.

– Нет!

В потемках Дедуля дернул за какой-то шнурок. Распахнулась потайная дверца. Братья кубарем полетели в бесконечный, манящий лабиринт многоцветья и памяти. Где явственно виднелись какие-то фигуры, такие же манящие и почти такие же теплые, как сидящая напротив девушка. На лету братья вопили:

– Эй, полегче!