Memow, или Регистр смерти - Джузеппе Д'Агата

Человек был явно ошарашен неожиданным вопросом. Он внимательнее посмотрел на Аликино. Что это еще за дьявол свалился на его голову?

— Откуда вам известно про это?

— Собирать информацию — моя профессиональная обязанность. Знаете ведь, как теперь говорят: кто информирован, тот и вооружен.

— Верно. Я слышал, будто все мы занесены в картотеки и все на контроле. Уйма проклятых компьютеров знает о нас все. Адресный стол, больница, полиция, банк…

— Налоговая инспекция, страховые компании, рекламные агентства, армия…

Паркер с отвращением сплюнул на землю:

— Знают даже, сколько волос у нас на…

— А где ребенок? — Аликино жестом успокоил мужчину. — Послушайте меня, мистер Паркер. Я сказал вам, что мне известно о вашей семье немало, поэтому нет смысла продолжать удивляться. Знайте, что я совершенно безобиден, и дайте мне лучше попить, если можно, холодной воды.

Человек подумал немного, потом отправился в дом с другого входа. Вернулся с высоким стаканом, наполненным водой. Аликино жадно выпил и уселся на соломенный стул.

— В это утро, видя, что ожидается прекрасный день, я подумал, почему бы не съездить в Коншохокен. Я никогда не был тут. А знаете, очаровательный городок.

— И недалеко от Филадельфии.

— А я живу в Нью-Йорке. Это же совсем рядом с вашим штатом Пенсильвания. Какая у вас специальность?

— Служащий. В Филадельфии. Управляющий транспортной конторой.

— На работе полдня, не так ли?

Мужчина утвердительно кивнул. Он не мог сдержать дрожь в руках. Теперь он пытался оторвать сломанную дощечку от старого ящика из-под фруктов.

— Ну да, если вам это еще неизвестно, то все равно скоро узнаете. Уж лучше я сам вам это скажу.

Аликино постарался скрыть все более разгоравшееся любопытство.

— Что же вы хотите сказать мне?

— Не знаю почему, но разговор с вами вызывает у меня такое ощущение, будто говорю со священником.

— Я понял. Будто я исповедник. Вы католик, я полагаю?

Мужчина опять кивнул.

— Вот, Джейн ушла. Я хочу сказать, бросила меня. Мы должны были пойти в суд. Да, по поводу развода. Но она предпочла исчезнуть.

— И вы не знаете, куда она ушла?

Он покачал головой, отводя взгляд.

— Понимаю, — сказал Аликино. — А ребенок?

— Забрала с собой.

— Это вас очень огорчает, не так ли?

— Ребенок ведь и мой тоже. Она не имела права забирать его.

— Может быть, она опасалась, мистер Паркер, что судья отдаст его вам, а поскольку разделить его пополам она не могла, то и забрала всего целиком. — Аликино допил воду, остававшуюся в стакане. — Я знаю ее теорию про половину. Половина жены. Половина каждой вещи…

— И это вам известно? Тогда вы знаете и то, что Джейн была… — Он повертел пальцем у виска, как бы говоря — была сумасшедшей.

— Женская причуда. Может быть, слишком уж навязчивая, в случае с вашей женой. — Аликино улыбнулся. — Читать половину книга — какая странная идея. Это все равно что смотреть лишь половину фильма.

— Делить ребенка пополам — это, по-вашему, тоже странная причуда?

— Я бы сказал — да.

— Она сумасшедшая. Абсолютно сумасшедшая.

Алккино встал и немного прошелся по огороду. Остановился и посмотрел на прямоугольник длиной метра в два и шириной примерно в один метр, где земля, недавно обработанная мотыгой, была темнее.

— Еще один вопрос, и я уйду, мистер Паркер.

— О`кей. Что еще вы хотите знать?

— У вашей жены были долги?

Изумлению Эдгара Паркера, казалось, не было предела.

— Насколько мне известно, не было. Пустяки какие-нибудь, в магазине. Но при чем здесь это?

— Какой-нибудь большой долг, важный.

— Исключено. А что, по-вашему…

Аликино покачал головой.

— Очень серьезный долг.

Глаза человека вспыхнули.

— Я понял. Вы хотите сказать — закладная на недвижимое имущество.

— Я хочу сказать — долг, который можно оплатить только смертью.

— Вы абсолютно на ложном пути, мистер Маскаро. Джейн происходила… происходит из хорошей семьи. Она образованна и воспитанна. Это исключено, она не могла оказаться замешанной в какую-нибудь грязную историю.

— Я не это хотел сказать. — Аликино вздохнул. — Наверное, мне не удается объяснить свою мысль.

— И в самом деле, не понимаю вас.

Аликино пристально посмотрел в маленькие глаза человека:

— Если бы я сказал вам, что имею в виду долг судьбе, року, предначертанию, или как там дьявол называет такие понятия, вам было бы яснее?

Эдгар Паркер отступил на несколько шагов. Он уставился на Аликино, но, казалось, смотрел сквозь него, словно тот вдруг сделался прозрачным.

— Не буду больше беспокоить вас, — сказал Аликино и направился по дорожке, которая вела вдоль дома к выходу на улицу. Прежде чем исчезнуть за углом, он обернулся. — Я все думаю об одном, мистер Паркер. Теперь, когда вашей жены больше нет в живых, вы остались целым человеком, не половиной.

Несколько дней спустя Аликино прочитал в «Нью-Йорк Кроникл» сообщение об аресте федеральной полицией Эдгара Паркера. За его домом в огороде на глубине одного метра нашли труп Джейн Паркер, которая была задушена. Возле тела женщины был найден чудовищно изуродованный ребенок. В земле были закопаны его брюшная полость и нижние конечности. Другая половина тела была обнаружена в морозильнике, в подвале. Таким образом можно было установить, что это было тело единственного ребенка супругов. Эдгар Паркер сознался в двойном убийстве.

Аликино отложил газету, достал из ящика письменного стола страницы, написанные компьютером об ОД Джейн Паркер. Вместе с сообщением газеты складывалось целостное повествование о судьбе Джейн. Аликино вспомнил, какое удивительное чувство восхищения пережил он в тот день, когда Memow оказал ему свою феноменальную услугу.

Однако теперь, когда он вновь изучил эти материалы, ему бросился в глаза один недостаток, один явный пробел — в рассказе компьютера никак не отразилось безумие Эдгара Паркера, более того, создавалось впечатление, будто сумасшедшей была она, только она, Джейн. Очевидно было, что сведений, касающихся мужа, имелось недостаточно, и поэтому реальность, воспроизведенная машиной, оказалась неполной, если не сказать вывернутой наизнанку.

Полученные результаты представлялись несомненно значительными, но до совершенства было еще далеко. Собственный опыт подсказывал Аликино, что любую работу, даже самую заурядную, всегда можно выполнить лучше. Нет такого результата, который невозможно было бы превзойти, и не существует — в абсолюте — некоего предела. «И потом, — сказал себе Аликино, возвращаясь к игре, к спору, возбуждавшему его, — возможно, жизнь слишком сложна для воспроизведения ее перипетий интеллектом машины».