Вознесение - Александр Проханов

— Какую окраину вы имеете в виду? — уточнил Дональд, резко увеличив глаза в роговых окулярах, словно где-то подкрутил невидимый винт. — Татарстан или Чечню?

— Нет-нет, только не Татарстан! — замахал руками Бернер. — Допустим, что это Чечня!

— Думаю, все будет зависеть от продолжительности и уровня конфликта. — Американец стал серьезным, и его глаза в роговых оправах снова уменьшились на пол-оборота винта. — Если война будет скоротечной и победной, с малым количеством потерь, то, я полагаю, американцы закроют на это глаза. Важно, будет ли обеспечен надлежащий информационный фон, как это было в Москве во время штурма вашего парламента. Американцы, симпатизирующие любому парламенту, были тогда на стороне вашего президента, а не парламента.

Ответ был сделан аккуратно и точно. Казалось, дипломат давно предвидит возможность войны в Чечне. Уже послана аналитическая записка в Госдеп, собраны данные о сепаратизме в России.

— Дональд, могу я вас попросить об услуге? — Бернер перевел разговор от большого к малому, от общезначимого к личному. — Мой компаньон, большой друг Америки, должен срочно вылететь в Штаты. Но ваш консульский отдел отказывает ему в визе на основании якобы имеющихся в компьютере данных о его криминальном прошлом. Коммунистическое прошлое для всех антикоммунистов было криминальным. Не следует принимать в расчет конфликты и сложности, возникавшие между тоталитарным режимом и самой дееспособной частью общества. Помогите получить ему визу. А мы, в свою очередь, не останемся в долгу перед вашими друзьями.

— Как имя вашего компаньона? — Коричневые застекленные глаза внимательно устремились на Бернера. — Я попробую поговорить с нашим консулом.

Бернер вынул визитку с крохотной голографической эмблемой, сверкнувшей, как снежинка. Маленькой золотой ручкой написал имя клиента, передал дипломату. Снежинка еще раз сверкнула в худых болезненных пальцах дипломата и скрылась в его портмоне. Его жена, не понимая смысла разговора, громко, по-лошадиному фыркнула. Ее розовые ноздри затрепетали от горячих масс выдыхаемого воздуха.

— Хочется положить перед ней копёшку сена! — съязвила Марина.

Бернер оглянулся в сторону белого, с золотыми позументами рояля, где недвижно, будто манекены в витрине, застыли телохранители. Ахмет мгновенно перехватил его взгляд и отрицательно покачал головой. Известия все еще не было, и это раздражало и тревожило Бернера.

Он оглядел дубовый, наполненный публикой зал. Он был здесь хозяин. Его взгляда, кивка, незаметного жеста ожидал метрдотель, большой, благородный, гривастый, похожий на геральдического льва. Официанты в скромных позах стояли у стены, как канделябры, готовые по первому знаку кинуться исполнять прихоти и капризы гостей. Гости, шумно облепившие столы, хлопали пробками, зажигали бенгальские огни, хохотали, громко и раскатисто говорили, а сами постоянно и незаметно поглядывали на Бернера. Желали поймать его взгляд, улыбнуться ему; если можно, то подойти, пожать руку, перекинуться парой незначащих фраз.

Бернер привык к этим изъявлениям внимания и заискивания. Слушал гул запущенного им веселья, напоминавшего работу ткацкой машины со множеством разноцветных шелковых нитей.

— Ну-с, Андрей Федорович, не жалеете, что оказались в нашем скромном обществе? Сидели бы сейчас в новогоднюю ночь перед лесной берлогой и лапу сосали! — С этими шутливыми словами Бернер обратился еще к одному гостю, замминистра топлива, на вид простоватому, с грубым щербатым лицом, со множеством порезов и шрамов. Словно это лицо однажды вскипело и застыло, как кусок вулканической пемзы. Замминистра собирался улететь в Сибирь на медвежью охоту, на берлогу, которую подготовили ему газовики. Приглашал с собой и Бернера, но остался в ожидании важнейших сообщений.

Его жена, маленькая круглолицая башкирка, со щеками, похожими на спелые яблоки, весело лепетала, забавляя Сегала. Старый ловелас целовал ей ручки, наклонял розовую сияющую лысину, а легкомысленная проказница хохотала и, казалось, вот-вот щелкнет по лысине лакированным ноготком.

— Не жалейте, Андрей Федорович, охота от нас не уйдет. В любую минуту можем понадобиться. — Бернер с симпатией смотрел на нефтяника, с кем связывал близкие хлопоты и радения по захвату чеченского нефтекомплекса. Замминистра должен был обеспечить Бернеру победу над конкурентами, добиться выгодного решения правительства. Сам же при этом получал для своего брата место в совете директоров вновь создаваемого концерна.

— Да нет, не жалею, Яков Владимирович, — ответил замминистра, блестя маленькими, как бусинки, плутоватыми глазками. — Медведь-то, он спит. Ну, еще недельку поспит, пока мы его не разбудим. А наше с вами дело не спит и нам спать не велит!

— Верно вы мыслите, Андрей Федорович. Нам здесь первую новогоднюю недельку побыть до первого заседания правительства. А уж потом, бог даст, и махнем в Сибирь, завалим медведя!

— Все сделаем в лучшем виде, Яков Владимирович. Уж и винтовка для вас приготовлена, и егерь у вас свой будет, и место вам самое лучшее у берлоги дадим. Пусть мишка спит и нас дожидается. — Бусинки, вставленные в темный метеорит, весело блестели. Они оба с полуслова понимали друг друга. Готовы были оказывать друг другу услуги, связанные давними интересами, опасностями, азартными делами и большими деньгами.

— А правда ли, Андрей Федорович, что наш почтенный премьер недавно был на медвежьей охоте, застрелил медведицу, от которой осталось четыре медвежонка? Так он, большой любитель природы, велел заколоть медвежат, сделал из них чучела и раздарил своим немецким друзьям. Правду говорят или врут?

— Все равно медвежата подохли бы, Яков Владимирович. Без матери зимой от холода и голода сдохли!

— Всегда говорила, что России повезло с премьером! — брезгливо оттопырила нижнюю губу Марина. — После случая с медведем никто не посмеет обвинить его в людоедстве!

Сквозь музыку, хохот, звяканье посуды, шарканье ног, сквозь горячий, густой, как варенье, воздух Бернер услышал телефонный звонок. Он был не звуком, а серебристой елочной паутинкой, протянувшейся от белого рояля к его чуткому уху.

Оглянулся: Ахмет разговаривал по мобильному. Всего несколько фраз. Отложил телефон и направился к Бернеру:

— Началось, Яков Владимирович. Несколько часов назад. Войска пошли. Доложил офицер Генштаба.

А в нем, в Бернере, — радость, бодрость, прилив энергии. Словно солнце взошло. Почувствовал, как хлынули ему в щеки, в глаза, в мышцы теплые пульсирующие валы, словно он приобщился к могучей стихии, которую сам же и вызвал.

Его невидимые миру усилия, кропотливая работа с военными, с разведкой, с членами президентской семьи, его дружба с министрами, с редакторами газет и телепрограмм, со множеством референтов и экспертов, с каждым в отдельности и со всеми вместе. Воздействие убеждением и деньгами, услугами и уговорами, равномерным по всему фронту давлением, в результате которого состоялось решение.

Войска вошли в город, и весь его замысел, существовавший как проект и чертеж, как абстрактная мечта и возможность, ожил, задвигался. Превратился в стремление колонн, в скрежет моторов, в энергию молодых активных людей, которые, не ведая, выполняют его, Бернера, волю. Эта воля, материализованная и овеществленная, тут же снова превращалась в абстракцию — в цифры, в котировки ценных бумаг, в колебание денежных курсов, в невралгию мировой экономики, мгновенно и чутко реагирующей на первые выстрелы.