Между похотью и любовью - Виктория Вайс

— Спокойной ночи, — негромко сказала она, — и постарайся больше не буянить.

— Хорошо, — донёсся из-под одеяла приглушённый голос Стаса.

Вечер был испорчен, но не настолько, чтобы отказаться от того, к чему она привыкла и чего хотела. Чат уже лопался от количества сообщений, а всё потому что, выбежав из комнаты, Лена не отключила соединение, повесив тем самым почти часовую интригу. Вопросы и просьбы войти в кадр сыпались ежесекундно, абоненты уже начали переписываться между собой, обсуждая, что же могло случиться с их любимой, которая до этого ни разу не подводила. Лена сбросила халат, накинула на лицо вуаль, поправила волосы и вошла в кадр. Счётчик на экране моментально ожил, и пятизначная цифра начала расти.

Прошла три недели после отъезда Андрея. Он не отвечал на телефонные звонки и СМС, игнорировал письма, заполнившие его почтовый ящик. И если бы Лена не догадывалась, где он и с кем, то уже давно заявила бы в милицию, но она не просто догадывалась — она знала это точно. Можно было бы, конечно, позвонить Юдит, наорать, припугнуть, заставить вернуть чужое, но она этого не делала, поскольку была уверена, что эту войну она уже проиграла. Говорят, что дважды в одну реку не войдёшь, но по всей видимости Андрею это удалось, и виной тому была всё та же Юдит, Лена в этом даже не сомневалась. Теперь ей нужно было думать о другом — как жить дальше, и стоит ли жить вообще. Мысль о том, чтобы прекратить мучения постоянно точила её мозг, но сдерживало только одно — со дня на день она должна была родить, а следовательно должен был закончиться этот многомесячный ад, на который она себя сознательно обрекла. А ещё мешали мама и Дима с Терезой, которые, словно сговорившись, постоянно находились рядом, сменяя друг друга как солдаты на посту.

Из роддома Лену забирал Дима, и со стороны казалось, что он и есть настоящий отец Стасика, так достоверно он сыграл свою роль: цветы, шоколадки сестричкам, шампанское, красивая машина. Публика осталась довольна. А вот дома Лену ждал совсем не тёплый приём.

— Ну и как ты теперь? — не скрывая горечь спросила Светлана Владимировна. — Я же тебе говорила — борись за мужа.

— Мам, тебе не надоело пилить меня? Нет у меня больше мужа, и даже если вернётся — на порог не пущу.

— Не зарекайся. Поживёшь одна — завоешь.

— Ты же не завыла.

— А откуда ты можешь знать, выла я или нет.

— Понятное дело, ты же у нас из стали сделана, — попыталась съязвить Лена.

Светлана Владимировна посмотрела на дочь, то ли с презрением, то ли с сочувствием. Что знает она о её жизни? Что она может вообще понимать?

— А где отец? Почему он не приходит больше? — вывела её из ступора Лена. — Каким бы он дерьмом не был, но он всё-таки отец мне.

Мать изменилась в лице.

— Ой, Леночка, затронула ты тему, которой не стоило касаться.

— Зачем ты меня послушала? — не унималась дочь. — Могла бы и дальше шашни крутить с этим упырём. Любовь и всё такое.

Светлана Владимировна, чтобы отвлечься от разговора, распеленала Стасика, тот затрепыхал освободившимися от оков ножками и ручками, и стукнув себя по лицу, заплакал. Лена схватила его на руки.

— Господи, какая же ты неуклюжая, — едва сдерживая гнев, произнесла её мама, и тут же сменив тон на слащавое сюсюканье, продолжила, забрав малыша к себе. — Иди к бабушке, мой маленький. Не плачь, сейчас твоя мамочка успокоится и даст тебе молочка. Не плачь.

— А ты оказывается ещё и манипулятор, — вздохнула Лена, — хорошо, сейчас помою руки и будем кушать.

Пока шло кормление, Светлана Владимировна сидела на кухне, и помешивая чай, задумчиво смотрела в окно. Не шла у неё из головы та ночь, когда она в последний раз видела Сергея. Нет, она не винила себя в том, что сделала, и была уверена, что по-другому не могла поступить. Шуму тогда было очень много. Говорили разное, версии были одна нелепей другой, но большинство сходилось на том, что он стал жертвой бандитских разборок. Приходил следователь и к ней, поскольку свидетели показали, что она несколько раз бывала у Сергея Владимировна в доме. Но в тот самый вечер её никто не видел, она вошла и вышла через задний двор, где не было охраны, и в спальне вроде бы всё убрала. Так что со следователем разговаривала спокойно, на вопросы отвечала подробно, периодически мастерски всхлипывая, всё-таки не последний человек в её жизни был, и тот поверил, да и какие у неё могли быть мотивы.

Страсти понемногу улеглись, и даже в местной светской хронике и криминальных новостях тема убийства Сергея Ивановича почти не поднималась, и Светлана Владимировна, пока Лена была беременна, ни разу о нём не упомянула. И вот теперь, на тебе — где мой отец…

— А ты что, всё это время телевизор не смотрела и газет не читала? — решительно произнесла она, когда дочь закончила кормление.

— Ты о чём?

— Об отце твоём.

— А что я должна была увидеть или прочесть? Чем он так знаменит, что о нём должны все говорить?

— Ты, действительно, ничего не знаешь? — удивилась Светлана Владимировна.

— И счастлива этим.

— Он умер, — тихо сказала Светлана Владимировна, ожидая какой-то бурной реакции дочери.

— Прекрасная новость, — спокойно отреагировала Лена.

— И тебе его не жалко?

— Ни капельки.

— И тебе не интересно, что и как, почему это случилось, кто его убил.

— Его убили?

— Да.

— Какая замечательная новость. Прости меня, мама, я знаю, что у тебя были к этому человеку чувства, но тому кто это сделал, я бы с удовольствием пожала руку. Он мой герой.

У Светланы Владимировны словно камень с души свалился. Это был именно тот ответ, который она хотела услышать от дочери, за поруганную честь которой она отомстила, и не было у неё никакого сожаления о содеянном, только горечь от того, что счастье оказалось таким недолгим и таким призрачным. Лучше бы его вообще не было.

— Пойду я, дочь, — сказала она, набрасывая на печи пальто, — завтра рано вставать. Ты не психуй, корми Стасика по часам и следи за подгузниками. После работы зайду, принесу вкусненького. Я там котлетки тебе пожарила и борщ сварила.

— Спасибо, ма. Прости, что нагрубила.

— Я всё понимаю. Ты меня тоже прости. До завтра.

И Светлана Владимировна ушла, но вечером следующего дня Лена не дождалась её; телефон не отвечал, на работе сказали, что она вообще не приходила. Положив Стасика в коляску, она отправилась к маме домой. С трудом втиснувшись в лифт, и выйдя на нужном этаже, замерла перед дверью родительской квартиры. Две белые бумажные полоски с печатями, наклеенные на замки, не просто испугали Лену, они словно ножом полосонули по сердцу. Она с трудом устояла на ногах.

Дверь соседней квартиры приоткрылась, и в проёме показалась голова бабы Мани.