Твоя судьба - Любовь Барановская

― У вас же нормально совместная жизнь вроде складывается?

― Я не готовлю и вообще не особо хозяйственная. Ещё часто злюсь по мелочам…

― А что вы едите? А кто убирается?

― Еду заказываем. Валера робота купил, пылесосить. Ну по мелочи-то я убираюсь и стираю…

― Его это устраивает?

― Да.

― И в чем проблема? Раз он доволен, значит, твоей хозяйственности достаточно. Не накручивай себя. Кстати, а почему ты сама не сделаешь ему предложение?

― Даже не знаю. Мне кажется, это перебор. Он же не готов…

― Может, он просто не может решиться, как с первым свиданием. Подумай об этом. Вот, эти платья померяй. Уверена, из них точно что-то да выберешь.

Собирая после ужина посуду со стола, я спросила Валеру:

― А могу ли я сделать тебе предложение?

― Можешь, наверно, но я бы офигел.

― Это странно?

― Я же говорил, что пока не готов, мне брак кажется слишком серьезным решением. Но как я могу запретить тебе что-то?

― Значит, нельзя?

― Можно, но я бы офигел, ― повторил он. ― Главное ― не торопиться.

Кивнув, я задумалась о том, спешу ли. И что вообще значит «спешить»? Мы живем вместе несколько месяцев, почему не присвоить наконец нашему общению название? Да и зачем быть вместе, если не ради замужества, построения семьи?

Если он не готов, не стоит его заставлять, наверное. Но мысль купить тайком кольцо и сделать предложение не оставляла меня.

Утро перед выступлением было нервным. В сборах я, как обычно, забыла красивые серьги, но сейчас успокаивала себя тем, что хотя бы платье и туфли на месте.

― Соберись! ― поставила передо мной стаканчик кофе Зоя. ― Уже пятнадцать минут смотришь в одну точку.

― Ой, да, извини.

― Ничего, я прикрою. Нервничаешь?

― Жутко. Всё-таки столько людей, большая часть ― знакомые. Провалюсь ― запомнят на всю жизнь.

― Ой да ладно тебе. Мы же не в школе. К тому же, люди куда более сосредоточены на себе, чем на других. Наверняка будут разговаривать, есть и смотреть в свои телефоны. Если ты их не расшевелишь ― просто не заметят твоё выступление, и всё.

Подмигнув, она отошла помочь читателям, а я открыла электронные заказы за день, чтобы проверить и подтвердить их.

― Свежий номер «Vogue» пришел?

Подняв голову, я покраснела. Передо мной стояла Жанна.

― Да, вот, держите.

Она прищурилась.

― Меняете стиль?

Я нащупала на шее колье, которое забыла снять после утренней примерки, и быстро спрятала его под свитер.

― Выступление сегодня.

― Вот как. Удачи.

Она уже отвернулась, когда я осмелилась спросить:

― Считаете меня бездарной, верно?

― Нет, ― уголки её губ дрогнули. ― Вы не подошли в мой проект, только и всего.

― О. Понятно.

― Жаль, что ввела вас в заблуждение, ― и она тут же поднесла к уху телефон.

Грустить или радоваться новой информации, я не знала. Стало проще потому, что не надо Жанну больше ненавидеть. Всегда считала, что на негативные эмоции мы тратим слишком много энергии. Да и за что я на неё злилась, самой не понять теперь.

Фуршет начался в восемь. До меня выступали поэты, занимающиеся в библиотечном кружке. Их выступления прошли точь-в-точь, как предсказала Зоя ― просто не привлекли внимания.

Сидя в заднем ряду, я пыталась расправить на коленях платье. Туфли, которые не успела разносить, жали, кололись невидимки, щедро распиханные по моей прическе Зоей, дышать в тугом в талии платье стало сложно после пары корзиночек с рыбой. Я съела их, боясь слабости от голода, а сейчас чувствовала подступающую тошноту и ругала себя за неверное решение.

Длительное ожидание убивает. Распевалась я полчаса назад, и сейчас была уверена, что голос может подвести меня в любой момент.

― Прекрасно выглядишь, ― шепнула, присев рядом, Анастасия Витальевна. ― Настоящая Золушка. А где принц?

― Опаздывает, много работы, ― вздохнула я.

― Не беда, успеет. Ты бледная, может, коньяку?

― Нет, спасибо.

― Валерьянки?

― Думаю, валерьянки можно, ― улыбнулась я. ― Перед сдачей диплома коктейль из валерьянки и пустырника очень помог.

― Пойдем.

В пустынных коридорах стук каблуков по плитке и шорох платья звучали почти сказочно.

― Я же не пропущу свой номер? ― запоздало уточнила я, падая на стул в кабинете Анастасии Витальевны.

― Не бойся, минут двадцать у тебя точно есть. Держи успокоительное. У тебя всегда такой страх сцены?

― В детстве не было.

― Ты же знаешь, что с опытом он пройдет?

― А вы выступали?

― Занималась в театральном кружке в юности. Первые спектакли и правда давались нелегко, а потом поняла. Худшее, что может произойти, ― тебя просто не заметят. Из критики же всегда можно извлечь пользу.

― Боюсь, навсегда так и останусь незамеченной.

― Что ты, твои достижения тебе не позволят. Как и все мы. Пойдем, пора возвращаться.

Мне запомнились лица людей, стоящих у сцены.

Вначале я их не видела, потом ― старалась не смотреть, чтобы не волноваться ещё сильнее, но наконец не выдержала.

Лица обращены к телефонам. Начало песни спокойное. Мы специально подобрали её с Вероникой, чтобы не испортить эффект с первых нот.

К припеву мой голос стал выше, легче. Я пела, как мне чудилось, не связками ― душой. Головы начали подниматься, глаза стали внимательнее. Помню девочку, приоткрывшую рот, вцепившуюся в руку матери. Помню Зою, голова её на плече Германа. Помню мягкую улыбку Анастасии Витальевны и щеки Анны Львовны, пламенеющие в тон платью. Помню гордый взгляд Валеры, вошедшего минуту назад.

Мне казалось ― все в зале замерли, слушая. Показалось, секунды после окончания песни были вечностью, после которой аплодисменты звучали подобно грому после душного летнего дня.

В этот момент я поверила, что всё не зря. У меня есть шанс, и даже если я буду выступать раз в год ― всё остальное будет не зря.