И аз воздам - Андрей Готлибович Шопперт

– Кофе готов, месье конт, таз с водой тёплой в туалете.

– Молодец, купи огурец. – Ох, опять предстоит экзекуция с сцарапыванием щетины опасной бритвой, как её не точи, а до «шика» или «жиллетта» ей не дорасти никогда. Щетину надо сперва отпарить, потом долго намыливать несколько раз, что размягчить волосы и только потом приступать к бри… Да один чёрт к экзекуции – сцарапыванию.

Пришлось из-за нехватки времени просто намылить один раз и, кривясь, и охая, сцарапать с себя щетину, хорошо хоть вчера брился, и потому наросло не больно бохато.

Когда на улицу, одетый в голубой ментик мариупольского полка, выскочил, то карету только запрягали. Сонные и помятые Ивашки натыкались друг на друга. А Сёма Тугоухий вообще стоял сам по себе и скармливал краюху хлебы кореннику. Нет, нужно съезжать от Зубова и дисциплину во вверенных частях налаживать. Куда только? Купить свой дом в Питере? Теперь денег хватит. Только не сегодня завтра его в Москву к полку отправят и там ещё и помогать Константину нужно будет к коронации готовиться, не до дисциплины в рядах дезертиров будет. Там целый полк таких же лоботрясов, выпивох и сонь.

Вообще, всё плохо в этом времени с часами, даже луковицы, что в кармане жилетки носят ещё не лишку, а жилеток так на Руси матушки и вовсе пару штук, да и то на наглах. Они её пока из шёлка всякого шьют и под фраком носят, наши пока английскую моду не спешат перенимать. Консерваторы.

Успели. На дворцовую площадь приехали, Брехт там карету бросил и поспешил ко входу. На часах поручик семёновец полюбопытствовал, куда это господин генерал бегом несётся.

– Приглашён Государыней императрицей Марией Фёдоровной на чаепитие к десяти утра. – Выдохнул Пётр Христианович.

– Васильев, проводи Их Сиятельство на второй этаж в покои Государыни. – Отдал приказ старший караула поручик и солдатик пошагал к лестнице, даже не оглядываясь на Витгенштейна. А где «Есть», «Слушаюсь», «Так точно», «Следуйте за мной Ваше Превосходительство». Эх, мало Павел пожил, не успела дисциплина в гвардии организоваться.

Мария Фёдоровна была одна. Брехт думал, что попадёт на семейный завтрак, маленький Колька Палкин, принцессы Мария, Екатерина, Анна, а может и мелкий Мишутка. Нет, не попал в сей цветник. Тет-а-тетный завтрак. Странно.

Государыня встретила его стоя и выглядела плохо, лицо набелили и нарумянили, но следы слёз остались или это уже новые поверх натекли.

– Что с вами, Ваше Величество? – поклонился граф, – Что-то случилось?

Мария Фёдоровна тряхнула головой, видимо, мрачный мысли из головы пытаясь вытрясти.

– Вчера из Вены пришла весть, что Александра Павловна умерла после тяжёлых родов, как и её дочь новорождённая.

Нда! А интересно, зачем тогда она его позвала. Горем поделиться. Ничего про старшую дочь Павла Брехт не помнил, а из воспоминаний Витгенштейна можно было выудить только, что её выдали замуж за Эрцгерцога Иосифа – Венгерского Палантина и брата императора Франца. Что-то там с политикой. Союз с Австрией укрепить?

– Заразу, небось, акушер занёс. Они там, в Европах, все неряхи и грязнули. Перед тем как операции всякие делать нужно хоть руки спиртом обработать.

Мария Фёдоровна как-то поникла от слов графа и её повело. Пришлось Петру Христиановичу её поймать и к себе прижать. Императрица совсем обмякла и повисла у Брехта на руках. Тот соображал, что же делать, закричать, позвать на помощь, или это она специально, разбери этих женщин, тем более, цариц. Решил рискнуть. Пётр Христианович чуть присел, подхватил женщину под колени и легко приподнял, понёс к стоящей у стены оттоманке. Красивая, в смысле, золотой парчой обтянута. Укладывая Марию Фёдоровну на неё, Брехт наклонился над императрицей, и в это время та открыла глаза и чмокнула его в ухо. Твою налево! Только не это. Нет, женщина была красива и лет не много, точно Витгенштейн не знал, но что-то около сорока, если Александру сейчас двадцать четыре, а её совсем девочкой за Павла выдали.

Граф хотел высвободиться, но Мария Фёдоровна притянула его голову к себе и впилась губами солёными в его губы. Блин блинский, если сейчас сюда кто войдёт, то его Александр нахрен на Камчатку закатает, вулканы описывать.

Событие девятнадцатое

Храбрый человек должен уметь быстро бегать. Так, на всякий случай…

Безумство храбрых – в шестой палате!

Это же просто замечательно, что сейчас у сапог деревянные каблуки. Стук каблуков по паркету приближающийся к двери в эту столовую Брехт услышал, как и Мария Фёдоровна, слегка оттолкнувшая графа о себя. Пётр Христианович успел даже шаг в сторону сделать, когда дверь отворилась. Не, когда дверь чуть не вылетела из косяка от молодецкого удар. Прелюбодеи вздрогнули, увидев входящего, с гримасой страха, даже отчаяния на пороге стоял император Александр, а позади маячила фигура кучерявого пуделя Адама Чарторыйского. Вроде упоминал вчера обер-прокурор, что сосланный Павлом послом к сардинскому двору этот хлыщ на днях бросил к чертям собачьим дипломатию и прилетел к своему сердечному другу Александру.

– Маман, беда! – возопил император, даже и не удосужившись поинтересоваться, почему это растрёпанная маман лежит на оттоманке.

– Что случилось? – Мария Фёдоровна мгновенно оказалась на ногах, с лицом львицы готовой биться с кем угодно за своих львят. Прямо разительная разница между убитой горем матерью, которую надо утешать и этой воительницей.

– Убит и ограблен в своём доме английский посол барон Фицгерберт!

– Как? – села назад на лежанку императрица.

– Зарезан! Вместе с ним все слуги и охрана, а ещё граф Пален.

– Пален. Он же должен был быть на пути в Курляндию …

– Это не всё, вот что нашли на коленях у посла, – не слушая мать, продолжил Александр, протягивая Марии Фёдоровне записку.

Ту самую, что ночью Брехт и положил на остывающие ляжки сэра Аллейна.

– На каком это языке, что тут написано? – Государыня попыталась прочитать, но хоть она и владела шестью языками, этого не знала.

– Это польский, – вышел из-за спины императора следующий главный враг России – князь Адам Чёрторыйский. Не, не – Чарторыйский. Хотя первый вариант звучит лучше.

– И что там написано? – перевела взгляд с сына на пуделя императрица Мария Фёдоровна.

– Какая-то ерунда… – замялся посол в Сардинию.

– Что там написано!? – Льдинки звякнули в голосе «маман». Прямо холодом повеяло, как от дыхания Снежной Королевы.

– Кхм.

– Князь! – теперь сталью лязгнуло.

Адам неуверенно глянул на Александр, но тот не заметил, стоял, глядя пустыми остановившимися глазами на чашки с чаем на столе.

– Тут написано, что это месть польских патриотов, за унижение и разделение Польши.

– Тут же много слов, а вы пять сказали. –