Лето больших надежд - Сьюзен Виггз

Что-то в этой старой фотографии беспокоило Оливию. Она изучала ее еще мгновение. Снова посмотрела на дату. «Август 1977». Вот так. В августе 1977 года ее отец был обручен с ее матерью, и они поженились позже в том же году, на Рождество.

Так что же тогда он делал с этой женщиной на фотографии?

ПРАВИЛА УПРАВЛЕНИЯ ЛАГЕРЕМ «КИОГА»

Демонстрация слишком сильных чувств между мужчинами и женщинами запрещена. Это касается скаутов, вожатых и персонала.

Август 1977 года

— Филипп, что ты делаешь? — спросила Маришка Маески, входя в бунгало.

Он прекратил вышагивать и повернулся, его сердце замерло при виде ее потрясающего коктейльного платья из шифона и туфель на платформе, ее темные, волнистые волосы падали на загорелые плечи.

— Декламирую, — признался он, его грудь наполнилась радостью и страхом, сильными чувствами, переживаемыми во время необъявленной войны.

Она склонила голову набок в том очаровательном жесте, которым она выражала любопытство.

— Декламируешь что?

— Я репетирую речь, которую скажу Памеле, когда она вернется из Европы, — объяснил он. — Пытаюсь придумать, как покончить с нашей помолвкой. — С тех пор как его невеста отправилась за море, между ними был только один краткий, неудовлетворительный телефонный разговор и торопливый обмен открытками и телеграммами. Итальянская телефонная система была известна своей ненадежностью, и она разрушила ее мечты, а в письме всего не напишешь.

На следующей неделе она возвращалась, и он должен сказать ей лично. Это заняло у него целые столетия.

Единственное, чего он боялся больше, чем разрыва, — это провести остаток своей жизни с человеком, который не владел его сердцем так, как Маришка.

Теперь Маришка посерьезнела, ее пухлые губы сложились в печальную улыбку. Филипп обнял ее. Она пахла фантастически, опьяняющей смесью цветов и фруктов, и она прекрасно подходила к его объятиям, словно была создана для него, точно как в песне. Ее близость заставила его забыть свои тревоги из-за Памелы.

— Я взяла это в моментальном фото. — Маришка вытащила из сумочки конверт. — Это наш снимок. Я заказала два экземпляра, чтобы у тебя тоже осталась фотография. — Перебирая фотографии спортивных соревнований в лагере, она вытащила один снимок, где были она и Филипп, смеющиеся триумфаторы, и он держит над собой блестящий серебряный кубок.

Его сердце сжалось. Он выглядел таким счастливым, черт побери. В тот момент он был счастлив. Сняв теннисный трофей с полки, он сунул снимок внутрь и снова закрыл крышкой.

— Спасибо, — сказал он.

Она пересекла комнату и поцеловала его.

— Нам пора идти. Это последний танец лета, а ты знаешь, как я люблю танцевать.

Каждое лето сезон заканчивался серией ритуалов. Вчера все скауты разъехались по домам. Сегодня было прощание персонала, обед с танцами, который закончится в полночь. К этому времени завтра почти все уедут, и вожатые вернутся в свои колледжи.

— Пойдем, — подгоняла она его, отходя в сторону и беря его за руку. — Я не хочу растрепать волосы. — Она блеснула на него глазами. — Во всяком случае, пока.

Даже этого легкого обещания было достаточно, чтобы вызвать в нем лихорадочную спешку. Когда они покинули бунгало, он застегнул свою спортивную куртку и понадеялся, что его физическая реакция на ее близость не была слишком очевидной. С начала лета он вечно оглядывался, чтобы увериться, что за ними не следят. В «Киоге» были строгие правила насчет отношений между вожатыми и другими работниками, и то, что его родители были владельцами лагеря, не означало, что он — исключение.

Маришка не была вожатой, но предполагалось, что она тоже подчиняется этим ограничениям. Она и ее мать, Хелен, снабжали лагерь хлебом и выпечкой. С четырнадцати лет Маришка водила белый фургон в горы каждое утро и на закате, привозя хлеб, печенье, булочки и пирожные в обеденный зал. Местная полиция смотрела в сторону, когда ее грузовичок проезжал мимо. Мать Маришки, польская иммигрантка, так никогда и не научилась водить машину. Ее отец работал посменно на заводе в Кингстоне. Они были семьей из рабочего класса, и власти им симпатизировали. Они не возражали, что девочка-подросток помогает в семейном бизнесе.

Когда Филипп и Маришка пробирались сквозь лес в закатном свете, он не мог удержаться, чтобы не обнять ее. Она уткнулась ему в плечо.

— Осторожно, — мягко сказала она, — кто-нибудь может увидеть.

— Ненавижу этих доносчиков.

Его кишки свело от острого чувства вины. Не очень-то красиво было — влюбиться в другую девушку, когда твоя невеста за морем. Но он ничего не мог с собой поделать. Он не мог сопротивляться Маришке, несмотря на то что не чувствовал себя с ней свободно. Она была такой понимающей, она помогала ему скрывать свои чувства, но он подозревал, что она с радостью перестала бы прятаться. В тот момент, когда Памела вернется, он прекратит с ней отношения, и они с Маришкой смогут наконец показать миру, что творится в их сердцах.

— Ты странно смотришь на меня, — сказала Маришка. — Что означает этот взгляд?

— Я пытаюсь решить, когда именно я влюбился в тебя.

— Это легко. Это было в тот вечер, после Дня основателя.

Он не мог удержаться от улыбки, хотя и думал, что она ошибается.

— Это было в первый раз, когда у нас был секс. Я влюбился в тебя до этого.

Они добрались до конца гравийной дорожки и по привычке разделились, держа дистанцию. В павильоне через поле полным ходом шли танцы. Зеркальный шар диско спускался в центре, его отражения создавали эффект снежинок на переполненной танцплощадке. Все выглядели более раскованными, чем обычно, во всяком случае, так показалось Филиппу. Но может быть, это было только его воображение.

У павильона он остановился.

— Что такое? — спросила она.

— Потанцуй со мной. Прямо здесь и сейчас.

— Эти туфли не так хорошо подходят для травы, — запротестовала она.

— Тогда сними их. Я хочу потанцевать с тобой наедине, чтобы никто не видел, чтобы я мог обнять тебя так, как мне хочется.

В павильоне им придется разойтись, притворяясь, что они просто друзья. А ему хотелось потанцевать с ней как с любимой девушкой.

С шелковым смехом она скинула туфли и скользнула в его объятия. Ансамбль играл сносную версию «Лестницы в небо», и они танцевали во тьме, где никто не мог их видеть. Она замечательно чувствовала себя в его объятиях, и ее сердце сжималось при мысли, что вскоре весь мир узнает о том, что она принадлежит ему.

Обнимая ее крепче и двигаясь под музыку, он наклонился и прошептал ей на ухо:

— Это произошло не сразу. То, что я влюбился в тебя. Я думаю, это началось четыре года назад, когда ты впервые стала привозить хлеб к обеду. — Он все еще мог представить себе ее, коричневую от солнца, серьезную девочку, которая тяжело работает, и не может скрыть вражды к привилегированным городским. Она тронула его, красивая девочка, желающая того, что не может иметь. И она трогала его сейчас, красивая женщина, мечты которой в конце концов почти сбылись.