Банда 2 - Виктор Пронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Больше никто не появился?
— Никто.
— И звонков не было?
— Ни единого.
— Я не смогу найти его, пока не буду знать, кто я, — в наступившей тишине негромко прозвучали слова больного.
— Ты хочешь его найти? — удивился Пафнутьев. — Зачем? Для какой такой надобности?
— А что мне еще остается в этой жизни?
— Да? Где-то я слышал недавно похожие слова... Кто-то их совсем недавно произнес... Хорошо, постараюсь тебе помочь. Я скажу тебе, кто ты. Но сначала скажи мне, кто это? — Пафнутьев вынул и" кармана фотографию женщины, которую ему вручил Овсов.
— Я уже видел эту фотку... Степан Петрович показывал. Но не знаю, кто это.
— Нравится?
— Да, приятное лицо. Хотя бывают и лучше... У Вали, например, — больной быстро взглянул на Овсов а.
— А как женщина, годится?
— Не знаю... Возможно.
— В постель затащил бы? — не отставал от парня Пафнутьев.
— У меня такое ощущение, что в этом и надобности бы не было — тащить в постель. Она сама бы туда забралась.
— То есть у Тебя к ней отношение не очень хорошее?
— Даже не знаю, что вам сказать... Дело в том... Да ладно, чего уж там...
— Э, нет! — пресек отступление больного Пафнутьев. — Слушай внимательно... Не так важно, что ты скажешь четко и внятно, как то смутное; и невнятное, что промелькнуло на долю секунды в твоей помятой голове, что вызвало бессвязные ощущения... Понимаешь? Вот ты сейчас хотел что-то сказать, но тут же остановился. Что ты хотел сказать? Что напрашивалось на язык?
— Мне показалось... У меня промелькнуло подозрение, что я уже был с ней в постели.
— Это было прекрасно?
— Не знаю . Восторга не чувствую.
— Может быть, это твоя жена?
— Не знаю.
— Но у тебя есть жена?
— Возможно.. Степан Петрович говорит, что мне около тридцати, значит, вполне вероятно.
— Дети? Дети не возникают перед твоим смутным взором?
— Нет... А вот детские голоса иногда слышу.. Малые дети, лет пять, может быть три... Что-то так.
— Как эти голоса к тебе относятся?
— Вроде зовут меня... Или я их разыскиваю, а они откликаются откуда-то... А откуда именно не пойму. Между нами что-то стоит... Они словно проходят сквозь меня не замечая... Или я прохожу сквозь них и тоже не вижу их, не ощущаю. Только голоса. Иногда громче, иногда тише. Иногда детский плач, тихий такой плач, как могут дети плакать в одиночку, — больной взял со спинки кровати полотенце и осторожно промокнул взмокший лоб. — Простите, я устал. Не могу долго работать умственно, — он виновато улыбнулся.
— А газеты? Такую гору газет можете прочитывать? — спросил Пафнутьев, поднимаясь.
— Это не умственная работа. Это так... Забава. Простите, — он посмотрел на Овсова, потом на Пафнутьева, — вы так и не представились... Кто вы?
— Пафнутьев. Павел Николаевич.
— Это я уже слышал...
— Следователь прокуратуры.
— Ага... Значит, разговор был серьезным?
— Вполне.
— Простите... А зачем вы приходили?
— Мне необходимо было убедиться, что у моего друга Овсова есть такой вот клиент, что он выглядит вот так, и что у него именно те проблемы, о которых говорил Овсов.
— А теперь? В чем ваша задача теперь?
— Для начала я хочу знать твое имя.
— И вы мне его сообщите?
— Немедленно.
— Тогда я найду этого типа в зеленых штанах, — как бы про себя проговорил больной. — Ведь сейчас он меня не узнает, верно, Степан Петрович?
— Да, ты немного изменился, — смешался Овсов. — Узнать тебя действительно трудно даже для тех, кто хорошо тебя знал.
— Это облегчит мою задачу.
— А в чем твоя задача? — вкрадчиво спросил Пафнутьев, обернувшись от двери.
— Я найду его, — повторил больной, откидываясь на подушку.
— Это будет непросто, — предупредил Пафнутьев. — Сейчас половина парней в возрасте от шестнадцати до шестидесяти ходят в зеленых штанах, кожаных куртках, выстригают затылки и притворяются крутыми ребятами. А иногда и ведут себя достаточно круто, потому что вынуждены так себя вести, чтобы не осрамиться перед приятелями и приятельницами. Наглость стала признаком хорошего тона. Въезжаем в рынок, дорогие.
Зомби слабо улыбнулся и закрыл глаза.
* * *
Вернувшись в ординаторскую. Овсов усадил Пафнутьева на кушетку, выплеснул в чашки остатки синей жидкости из заморской бутылки, тут же выпил свою долю и вопросительно посмотрел на следователя.
— Что скажешь?
— Ничего напиток, — ответил Пафнутьев чуть сморщившись. — Когда ничего другого нет, сойдет и этот.
— Я не о напитке.
— Знаю... Шучу. Знаешь, мне кажется, он не притворяется.
— Ну ты, Паша, даешь! Мне это известно давно. Ведь он без сознания лежал три недели, потом начал постепенно в себя приходить, первые слова произнес! Первый вопрос — где я? В больнице, говорю. Через несколько дней спрашивает — кто я? Нет, он нас не дурачит.
— Ты знаешь, какая дикая мысль посетила мою голову? — спросил Пафнутьев. — Мне показалось, что когда он перестанет быть твоим клиентом, он сделается клиентом моим.
— В каком смысле?
— Я, Овес, выражаюсь только в прямом смысле. Ты видел его твердое намерение найти типа в зеленых штанах? Такое стремление посещает далеко не всех наших законобоязненных граждан. Наши граждане в большинстве своем довольно трусоваты. Дочь насилуют во дворе собственного дома, а отец не может решиться на ответные действия. Братья, родные братья не могут набраться гнева и отваги, чтобы ответить насильнику по-мужски. И она сама, шестнадцатилетняя девчонка, вынуждена брать на себя исполнение святого закона мести. Подстерегает подонка в полупустом зале кинотеатра и, пристроившись сзади, во время сеанса втыкает ему нож в шею!
— Это было?! — Овсов и Пафнутьев, обернувшись, видят в дверях Валю — они даже не заметили, когда она подошла и тоже слушает страшноватый рассказ Пафнутьева.
— Было, — ответил следователь. — Позавчера.
— И что?
— К сожалению, скорая помощь приехала слишком поздно, — с преувеличенной скорбью проговорил Пафнутьев. — Спасти не удалось.
— А девушка?
— Будет жить.
— На свободе?
— Суд решит, — Пафнутьев развел руками.
— А что он решит? — Валю, похоже, потрясла история страшной мести во время показа фильма.