Недобрый час. Хроники Расколотого королевства - Фрэнсис Хардинг

— Наконец-то, милочка. Хватит задерживать добрых людей…

Перед ними распахнулась дверь. Мошка, Клент и Сарацин вышли на улицу.

Вот он какой, Побор, залитый солнцем. В глаза плеснуло такой пестротой, что Мошка ослепленно заморгала. Перед ними слева направо растянулась запруженная улица, повторяющая изгибы городской стены. Напротив выстроились дома в три-четыре этажа, крашенные в молочно-белый или масляно-желтый, со скрещенными балками из потемневшего дерева.

Люди здесь одевались так ярко, что Мошка вспомнила прошедший месяц как одно большое серое пятно. Будто все краски сбежали сюда: красный — на плащи торговцев, желто-зеленый — на незрелые лимоны в корзине, остальные — на попугайскую парчу, занавешивавшую паланкины. В стенах были деревянные арки, ведущие в темные переулки, и туда все время ныряли пешеходы. Наверху тоже кипела жизнь: люди стояли на балконах и ходили по мосткам, перекинутым между верхними этажами.

Над головой у Мошки зазвенел колокол. Подняв голову, девочка увидела на ближайшей башне сине-золотые часы, огромные, сверкающие. Прямо под ними торчал из ниши Добряк Балабол, дующий в серебряную дуду. Из чрева механизма раздалась короткая мелодия, и Балабол нырнул во тьму. Его сменила Добрячка Сильфония. Узнать ее легко: золотисто-розовые крылья и длинный нос, испачканный медом. Точно, осознала Мошка, в эту пору кончается время Добряка Балабола и начинается час Сильфонии. Может, внутри часов спрятаны все Почтенные, и каждый в свое время вылезет под музыку и улыбнется солнечному городу.

Лишь спустя время потрясенная Мошка начала замечать трещины в стенах, а еще пустые и заколоченные окна. «Здесь тебе не Манделион, — сказала она себе. — Не город, а пиявка, гордо жирующая на деньгах путешественников». Но, против воли признала она, местами Побор выглядит очень даже ничего.

В скором времени взгляд начал цепляться за значки на груди у прохожих. Изредка — цветные гостевые брошки, как у них с Клентом. В том числе и темные. В основной массе — бесцветные значки жителя, причем все как один — светлые. Каждую брошь украшал оригинальный рисунок, и Мошка начала прикидывать, какому Почтенному он посвящен. Серп — это Колосорез, хранящий остроту сельхозинвентаря. Морда свиньи означает Гранулу, защитницу домашнего скота. Серослав, Крепкотел, Сиропия… самые добрые из Почтенных.

Тут-то Мошка и поняла, почему Скеллоу писал Романтическому Посреднику, мол, хорошее имя позволяет тому вести дела при свете дня. Чтобы гулять при свете дня, не обязательно родиться днем, главное — в час «хорошего» Почтенного.

Всякий, кто увидит муху на значке, сразу догадается, что перед ним дитя Мухобойщика, покровителя всякой гадости. Выходит, у нее плохое имя. Или, как сказал Кеннинг, «ночное» имя. Не будь она гостем, она бы днем на улицу носа не показала.

Да, Побор весьма хорош при свете солнца, но Мошка небезосновательно подозревала, что ночью здесь ничего хорошего не останется.

Имена важны. Имя — твой флаг. Поменяй его, и прогневишь своего небесного покровителя. Теоретически «несчастливых» Почтенных нет. У каждого свое место в мире, почетны и полезны даже те, кто выкусывает вшей и входновляет пауков плести узоры. На деле есть Почтенные, кого считают более счастливыми, светлыми, достойными, благородными, и есть люди, рожденные в их час.

Мошка, дитя Мухобойщика, привыкла, что люди, услышав ее имя, морщат носы и отводят глаза. Мухобойщик занимается тем, что отгоняет мух от людской еды. У него получается, потому что он сам — муха, мушиный император.

До Побора с атмосферой неуловимого, но всеобъемлющего отвращения ей сталкиваться не доводилось. Чем набожнее человек, тем острее он реагирует на значение имен. В Поборе лица Почтенных украшали каждый столб, а их фигурки вылезали из часов. Судя по всему, к религии здесь относились весьма серьезно.

— Ну что, давай предупредим нашу богатую наследницу, заберем награду и свалим потихоньку из этой выгребной ямы, — рыкнула Мошка.

— Истину глаголешь, в скорости наше спасение, — буркнул Клент, разглядывая толпу. — Ты ловко обвела своего дружка Скеллоу вокруг пальца, наврав про встречу с Романтическим Посредником. Так что мы опережаем его на пару шагов. Однако заметь, сколь упорно нам предлагают не задерживаться на улице после заката. Поспешим же, устроим свои дела до захода солнца.

Они нашли отель, предъявили бумаги от Комитета Часов, сняли комнату и отправились искать наследницу, которой угрожала беда. К счастью, это оказалось несложно. Достаточно было упомянуть «дочь мэра», и лица у стражников расцвели улыбками.

— А, вам, наверное, нужна приемная дочь, мисс Лучезара Марлеборн! Конечно, сэр, мы знаем ее. Лучезару называют первой красавицей Побора, прекраснейшим пионом! Семья мэра Марлеборна живет в доме старого судьи, в замковом подворье. — Стражник махнул на север. — Идите туда, там спросите, их все знают.

И впрямь их знали все.

— Хотите поговорить с мисс Марлеборн? Завидую вам, сэр, это услада для глаз, прекраснейшее из зрелищ во всем Поборе. Словно Почтенные решили вылепить человека из жимолости…

— Мисс Лучезара Марлеборн? Милейшее из двуногих созданий. Улыбнется, как монетой одарит. Ага, пойдете по этому переулку до конца, там увидите парчовые занавески у нее на окнах, будь она благословенна…

Побор, стиснутый городской стеной, активно рос ввысь, забивая каждый доступный клочок пространства. Магазины строились над магазинами, прилавки торчали из стен на верхних этажах, смыкаясь над улицей и превращая ее в тоннель. Мошка быстро привыкла к скрипу шагов над головой. Настоящим потрясением стал запах, особенно после холодного, чистого воздуха зимних лугов. В Поборе воняло людьми, живущими в тесноте, нестираной одеждой, помоями, гнилым мясом, содержимым ночного горшка.

Побор стоял на горе, и улицы не забывали об этом. Они бежали вверх и вниз, извивались змеями, упирались в лестницы и в обрывы. Пока Мошка с Клентом дошли до центральной площади, девочка в равной степени устала и шагать, и выслушивать славословия Лучезаре Марлеборн.

Само имя бесило ее. Мошка лишь на полчаса опоздала родиться под защитой Добряка Бонифация, который благословляет землю солнечными лучами. Повитуха предлагала отцу соврать про время рождения. Будь он обычным человеком, девочка считалась бы «дитем Солнца», ее звали бы Аврора, Солина или… Лучезара. Но дотошный, упертый отец сказал как отрезал, и она стала Мошкой.

Когда звучало имя Лучезары, лица озарялись светом. А ведь эта любовь могла бы проливаться на Мошку. Но родившемуся в час Мухобойщика жизнь приготовила только пинки да удары. Мошке упорно казалось, что Лучезара украла ее имя.

Когда перед ними открылось замковое подворье, солнце уже клонилось к горизонту. Мошка, прежде не видавшая замков, разочарованно осматривала порушенные стены и мертвые башни без крыш. Громадный замок, должно быть, в стародавние времена производил впечатление, но века не прошли бесследно. Природа залезла в каждую щелочку, место вымпелов на флагштоках заняли голуби.