Четвёртый Рим - Таня Танич

Я прекрасно знаю, что то, о чем она говорит — правда. Но мне было важно услышать эти мысли от кого-то другого.

— Ну, что у тебя вообще, по жизни? Давай, рассказывай… — деловито перебирая орешки на сырной тарелке, интересуется она. — Как твои, как Микаэла? Давно общалась с ней?

— Как всегда, на прошлой неделе.

— А папаша её, что? Не появляется больше на горизонте?

— Нет. Он занят исключительно своей жизнью. Как и я своей.

То, что на фоне этого у нас существует как-то своя, параллельная реальность, я, конечно, говорить не буду. Иногда я и сама в нее не верю, пока она не начинает прорезаться слишком уж сильно.

— Мика может прилететь на пасхальные каникулы. В двадцатых числах уже, — с одной стороны, мне хочется быстрее сменить тему, с другой — предупредить Ингу о скором прибытии ее любимицы.

У нее с моей дочерью это взаимно — из всех знакомых, больше всех Микаэла любит именно Ингу. С самого детства они с могли с ней пропадать целыми днями, гуляя по луна- паркам, аттракционам, детским центрам развлечений и кафе. Инга — настоящий гурман веселья, любит и умеет делать это с шиком и размахом. Не зря же она занимается профессиональной организацией праздников, и не только для детей. И если я выдыхаюсь уже через пару часов шума и суеты, она готова куролесить хоть до ночи. С Микой они обычно отправляли меня домой, клятвенно убеждая, что ничего страшного не случится, и ни разу не нарушили своего обещания.

К вечеру я получала дочку спящей, с блестящим гелиевым шариком, привязанным лентой к руке, и трубочкой от сока во рту, пока пакетик куда-то завалился в машине Инги, в которой вечно чего только не было.

«Обожаю этого ребёнка! Вот сама возьму — и рожу! Только хочу именно такую, как Микуля, на другое — не согласна!» — всегда говорила Инга, на прощание чмокнув в щеку свою малолетнюю подружку. «Какая же красотка! Вот только, Женёк, на тебя совсем не похожа. А жаль, да?»

С тех пор успело пройти время, Мика выросла и переехала, Инга так и не стала матерью («Зачем мне ещё ребёнок, когда у меня уже есть моя любимая девочка?»), но главное осталось прежним — их совместные дни развлечений, каждый раз, когда дочка приезжает в гости.

— О, вот это новости! За это второй тост! — снова чокнувшись со мной бокалом, Инга довольна услышанным. — Совсем взрослая уже, наша малышка?

— Взрослая, да… Уже успела проколоть себе бровь и поставить свой первый спектакль.

— Да ты что? Прямо настоящее представление?

— Да, самое настоящее. Что-то патриотическое, про Джузеппе Гарибальди. Какое-то переосмысление его роли, полностью на итальянском. Рома был на премьере, говорил, очень здорово получилось, особенно световое шоу в конце.

— Световое шоу?

— Да. С помощью обычных ламп и стробоскопа. Как ты можешь допустить, чтобы одна из Гариповых обошлась без эффектов и возможности эпатировать публику?

И, пока Инга, смеясь, кивает, продолжаю:

— Без единой заминочки всё прошло. Одноклассники ее слушаются как солдаты генерала. Сама знаешь, что бывает в нашей семье, если что-то в день премьеры идёт не так.

— Да-а, конечно, — понимающе тянет Инга. — Страх господень! Вот же характерец! Вся в отца!

— Да, она очень деятельная. Теперь решила на режиссуру поступать.

— На режиссуру? Удивила, конечно, удивила. Все девчонки мечтают быть актрисами.

— Как видишь, не все. Мика просто не умеет быть на вторых ролях или подчиняться кому-то. Поэтому актриса из неё получится так себе… Ещё изобьет режиссера его же реквизитом и сама сядет в его кресло. Так что я не удивлена. Режиссёр так режиссёр. Надо будет опять переезжать, но она готова, хоть завтра.

— Ох, Жень, как быстро время летит… Недавно только киндеры с ней на качелях трескали, а тут на тебе — режиссёр.

— Будущий, — поправляю я ее с улыбкой. — Еще два года до поступления, успеем привыкнуть.

— А Ромка что? Отпускает?

— Он первый одобрил. Еще и сам убедил в Чехию ехать. Если учиться, говорит, то только в Пражской киношколе. У него там, как всегда, кто-то из друзей то ли преподаёт, то ли что-то курирует.

— А зачем в Прагу? Из Рима-то? Только не говори, что у них там своих институтов искусств мало.

— Ну, он говорит, что эта школа Мике лучше всего подойдёт. А если он в чём-то уверен…

— Всё, поняла. Там спорить бесполезно, как я забыла.

— Да, и с ним, и с Микаэлой. Они уже обо всем договорились и сговорились. Меня только в известность поставили, и за это спасибо, — иронизируя, я немного сгущаю я краски, но главное остаётся неизменным — в наших противостояниях переспорить ни мужа, ни дочь мне не удавалось никогда. А если они выступали заодно…

— Эх… Счастливая у тебя дочка, — снова пригубив бокал, вздыхает Инга. — Всем бы таких родителей.

Кашляя в кулак, я давлюсь своим вином.

— Ты что… Издеваешься?

— Нет, — она смотрит на меня непонимающим взглядом. — Почему издеваюсь?

— Ну, сама знаешь, какая у нас семья. Мы даже не живём вместе. А с учётом того, что было до этого… Прекрасная ячейка общества, прямо образцово-показательная!

— Да к чему тут это, ну, Жень? — в голосе Инги слышится раздражение. — Нафиг кому-то сдалась эта твоя образцовость! Вот когда ты так говоришь, я, только не обижайся, но очень понимаю Гарипова, когда он тебя занудой обзывал. Дались тебе эти стандарты идиотские! Главное, вы оба дочку любите и принимаете со всеми ее тараканами — а у кого из нас их нет, а? Только редко родители именно детей любят, а не то, как они их видят. Идеальных таких, всегда послушных. А Микуле повезло в этом плане. Сколько ее помню — она никогда от вас не пряталась и не скрывала ничего…

— И всю дурь несла прямо в дом, — смеюсь я, вспоминая, как однажды Мика притащила из мастерской отца сигареты и сразу пошла ко мне, чтобы я научила ее «курить как папа». Ромка, узнав об этом, бросил курить на целый год, и потом делал это только тайком, чтобы дочка не видела его больше с сигаретой… Но как же красиво он всегда курил, в лучших традициях голливудской классики — с прищуром, с облаками дыма, обволакивающими его лицо, с показной небрежностью сбивая столбик пепла и поигрывая сигаретой в длинных гибких пальцах.

Снова моргаю, стараясь вернуться в настоящее, запивая так некстати унёсшие меня воспоминания глотком вина и прислушиваюсь к голосу Инги:

— Так что ты давай, прекращай мне это! Сама знаешь, сколько таких порядочных семеек, хоть на рекламу вешай, а на деле — сплошная показуха и адище внутри! Да куда далеко ходить, у меня такая семья была…

— И у меня…

— Да у многих людей, вообще! — Инга, увлекаясь все больше и больше, входит в раж и залпом выпивает остатки вина, тут же подставляя опустевший бокал подбежавшему официанту. — Так что ты, мать, это… не гони на себя. Сама знаешь, если надо, я тебя первая зачморю, если увижу вдруг, что глупости делаешь. Но там, где на пустом месте наговариваешь на себя, тоже молчать не буду. Вы с Ромкой вообще молодцы, если подумать. Так расходиться, как вы — и суметь оградить малую от этого, не вываливать на неё свои обиды и вот это вот всё, — Инга делает какие-то непонятные движения руками у себя над головой, — это надо быть очень хорошими родителями. Вот как люди вы, может, и чокнутые… как все мы. А как родители — очень крутые перцы! Давай, за вас, за крутых перцев!