Любовь, опять любовь - Дорис Лессинг

— Попробуй-ка потягаться с… покойницей. — Нелегко далось ей это слово.

Стивен остановился и повернулся к ней.

— По вашему тону можно заподозрить, что понятие ревности вам знакомо по опыту.

— Неужто? Что ж… — Саре показалось, что собственный голос подвел ее, она смутилась. Его глаза, зеленые, но на таком близком расстоянии похожие на срез оливины, испещренный черными и серыми вкраплениями, сосредоточились на ее лице. Сара усмехнулась, попыталась рассмеяться. — Помню, как я себе приказывала: «Все. Хватит. Больше никогда. Никакой ревности». — Она чувствовала, как в голосе проснулась обида.

— Значит, вы тоже щедрая женщина?

— Считайте это щедростью, если желаете. Я называла это самосохранением. Знаю наверняка… интересно, что еще не успела забыть, столько лет прошло… Ревность может погубить. — Она хотела придать голосу насмешливость — не получилось.

— И вы сказали ему, кем бы он ни был: «Развлекайся, милое дитя, благословляю тебя на твои милые забавы; связь наша слишком сильна, ничто не сможет разрушить узы нашего брака…»

— Не брака. Это было позже. И никогда я никому не предлагала «развлекаться». Напротив. Конец. Сразу и бесповоротно. — Она удивилась холодной ярости, прозвучавшей в ее собственном голосе. — Никогда бы я не сказала, что такое не повлияет на брак, на связь. Это вопрос…

— Чего? — Стивен сжал ее локти своими большими, сильными ладонями. Сила его рук подействовала на память.

В его удивительных глазах она прочитала не любопытство, а беспокойство.

Сара ощутила внутренний конфликт. Желание успокоить, исцелить — ибо она увидела в глазах его призыв, потребность в утешении — столкнулось со своими собственными потребностями, и они оказались сильнее.

— Гордость! — И сама удивилась резкости этого слова, удивилась тому, что прошлое ее покидает подвалы памяти. — Конечно же, гордость. Не думаете же вы, что я стала бы удерживать мужчину, который возжелал кого-то еще.

Это произнесла не Сара, не нынешняя Сара. Эти слова вылетели у Сары минувших дней. Нынешней Саре все неудобнее становилось противостояние, локти ныли в тисках сильных рук, лицо горело под пристальным взглядом испытующих глаз.

— Вы говорите как женщина, которой вы определенно не желаете быть… или казаться.

— Какая?

— Как женщина, живущая любовью. Женщина, занимающая определенную позицию в вопросах любви.

— Что ж, — она снова безуспешно попыталась изобразить юмор, — что-то всплывает из безвозвратно ушедшего прошлого. — Сара хотела отвернуться, пойти дальше, но Стивен не отпустил ее.

— Погодите. Вы все время убегаете.

— Эх-х… Давно все забыто… Ну, ладно, слушайте. Помните в записях Жюли?.. Впрочем, вам ее дневники не по нраву. Так вот, когда она размышляет о предстоящем браке с печатником, она записывает такие строки: «Неизбежно настанет ночь, когда я пойму, что не меня, не Жюли обнимает он, а жену аптекаря, а дочку фермера, которая принесла куриные яйца. Лучше умереть». И она умерла. — В голосе Сары звучал вызов. — Незрелая девушка наша Жюли. Зрелая дама знает, что муж ее трахается с аптекаршей или с водителыпей фермерского фургона, доставляющего яйца к завтраку, и считает, что ничего особенного не происходит, дело-то житейское!

— И наоборот, — улыбнулся он. — Муж знает, что держится за конюха, потому что жена еще тепла от объятий на сеновале конюшни…

— Это ваше… его дело.

— Ну-ну-ну. — Стивен вздохнул с каким-то сардоническим облегчением и выпустил наконец ее локти. Они двинулись далее, дыша цветами и листьями. — А ваш брак? Меня, честно говоря, мучает любопытство. Как там?.. Развлекайся, милое дитя, под моим благосклонным взором… — выпалил он это беззлобно, сопроводив слова скептическим хохотком и дружеским взглядом.

Она боролась с собой, пытаясь стать Сарой, благосклонно взирающей на все, в том числе и на самого Стивена.

— Так тянулось десять лет. Потом он умер. — Кажется, прежнюю, молодую Сару удалось оттеснить в дальний угол. — Своими любовными достижениями в последующий период я, кажется, особенно похвалиться не могу. Ток и осталась незрелой. Взывала к разуму — он не слушал. А зря: вдова с двумя детьми должна бы присмотреть какого-никакого эрзац-родителя.

Стивен фыркнул.

— Романтическая особа! Кто бы мог ожидать! Впрочем, я бы от вас именно этого и ожидал.

— Очень романтическая. Прогуливается прелестным вечерком с мужчиной, одержимым призраком.

— Жюли не призрак, — сурово возразил Стивен.

Кусты перед ними расступались, за ветками показалась поляна. Сара услышала свой вздох, Стивен тоже вздохнул.

— Сара, не думайте, что я не представляю странности ситуации. Я не настолько туп. — Они остановились на краю залитой солнцем яркой лужайки. — Я и сам одно время считал себя одержимым, подумывал, не обратиться ли к экзорцистам. Но, извините, нет у меня доверия к этой сиволапой поповской братии. Потом обратился к источникам, много читал и понял, что Жюли — это та сторона моего «я», которой не дали проявиться. Школа Юнга подобрала неплохое обозначение для этого понятия. Анима. Что значит какое-то слово, термин, обозначение? Что оно дает? Не более, чем… удовлетворение от определенности. И если бы я вдруг увидел, что Жюли Вэрон идет мне навстречу, то нимало не удивился бы.

Сара оглядела обширный плоский газон, похожий на поверхность зеленого озера, на берегу которого теснятся буки, каштаны, дубы; кусты, усыпанные белыми, розовыми, желтыми цветами; кусты разросшиеся, крупные, но рядом с деревьями кажущиеся цветущей травой. В центре поляны деревянный помост, сцена высотой около трех футов. Там разместятся завтра музыканты, там будут выступать певцы. Несколько деревянных стульев торчат из травы; публика, очевидно, предпочитает слушать, прогуливаясь. Они медленно подошли к сцене, возвышавшейся над поляной, как плоская скала, выступающая над поверхностью водоема. Овальная поляна напоминала громадную букву «О», очерченную растительными ограждениями. Обошли сцену и увидели еще один плакат с изображением Жюли, точнее, ее рисунок, автопортрет в виде аравитянки с прозрачной вуалью, прикрывающей нижнюю часть лица. Стивен замер, уставившись в темные, какие-то потусторонние глаза Жюли. Он издал какой-то неясный, как бы протестующий звук.

— Элизабет не сказала, что задействует его.

Для остальных плакатов использовали другую работу Жюли.

— Что-то не так? — спросила Сара.

Не отвечая, не слыша, он стоял пораженный, как будто случилось что-то страшное и непоправимое. Побледнел. Сара взяла его за руку, повела прочь. Стивен шел неверным шагом, споткнулся. Повернулся к Саре, и та чуть не рассмеялась одобрительно, как бы в похвалу стажеру-школяру, отлично изобразившему маску Трагедии, парного Комедии театрального стереотипа. Она остановилась, стараясь унять сердцебиение.

Предвестие чего-то ужасного, страх… да, страх, полная безнадежность… Сара попыталась припомнить какие-то успокоительные фразы по случаю, ссылки на гороскопы, на призраков, завывания и причитания которых надо непременно встречать взрывом смеха, трактовать их как явление нелепо — комическое. Такое страдание… Как будто она по ошибке открыла не ту дверь и стала свидетельницей убийства… пытки, или увидела мучимую невыносимым страданием женщину, рвущую на голове волосы, вонзающую ногти в грудь, покрытую кровью…