Кристалл Авроры - Анна Берсенева

– К чему?

– К чужим вещам, к посуде, которой чужие люди пользовались. Постоянно ведь квартиры меняю, всегда они с мебелью, бывает, что и с посудой тоже, но как-то мне…

Она хотела сказать, что ей от этого до сих пор как-то не по себе, что это нагоняет на нее уныние… Но не сказала. Незачем ему знать, как тяжела ей стала неприкаянность.

– Нет, здесь все новое было, – сказал Антон. – Чистое, вообще не тронутое.

– Разве в Москве посуду вместе с квартирами продают? – не поняла Нэла.

Все-таки она бывала в Москве хоть и часто, но коротко, да и не интересовалась такими вещами.

– А эту не собирались продавать. Для себя обставлялись. Сейчас под Москвой целые поселки такие стоят, – сказал Антон. – Я на сайте продаж включал просмотры – аж жутковато. То ли заколдованное царство, то ли нейтронная бомба упала.

– Почему?

Он не ответил. Но она уже и сама догадалась: люди строили дома, готовились в них жить, а потом поняли, что надо уезжать.

– Так что квартира мне недорого досталась, – словно догадавшись о ее мыслях, сказал Антон. И, помолчав, неожиданно добавил: – Знаешь, как я понял, что хочу с тобой встретиться?

– Ну, как?

Нэла повернулась на бок, чтобы видеть его лицо. Оно было отчасти довольное, отчасти усталое, отчасти непонятное, и только теперь, вглядываясь в это сложное соединение чувств на его лице, она поняла, что изменилось в нем за те годы, когда они не виделись: простоватость, которая так явственна была в молодости, исчезла совсем, и оказалось, что она не была неотъемлемоей приметой его внешности, а скорее искажала его черты. Что-то, что Нэла назвала бы печалью, высветило их теперь, прояснило.

– Сидел в лобби возле бара, вдруг вижу, женщина входит, – сказал Антон. – Через стеклянную дверь крутящуюся, медленно, можно разглядеть. И точно – ты. Меня аж в пот шибануло, руки затряслись, чуть рюмку не выронил.

– Красивая женщина?

Нэла еле сдержала улыбку.

– Обыкновенная.

Тут уж она сдержаться не могла, затряслась от смеха. Что лучше бы ответить «красивая», раз уж назвал женщину похожей на нее – нет, о таком ему не догадаться!

– Она тоже к бару подошла, взяла коктейль. – Наверное, Антон волновался; во всяком случае, на Нэлин смех внимания не обратил. – Я на нее пялился как последний идиот. Или как шпион перед вербовкой – изучал. Все твое, глаза такие точно, до висков… Прическа даже. Не такая, как сейчас, а как на корабле тогда – хвост вверх, как у морковки. Я к ней подошел.

– Кто бы сомневался!

– Подошел, поговорил. Так, о ерунде какой-то, просто чтобы голос услышать. Это не ты была, конечно, – уточнил он.

– Я догадалась.

– И вообще… В общем, совсем не ты. Поболтали, и она к себе в номер ушла.

– А ты взял еще коньяка.

– Не помню, что взял. Но тогда и понял…

Он тоже повернулся на бок и посмотрел на Нэлу уже не искоса, а в упор, с тем же тревожным блеском, который был в его глазах, когда он звал ее пойти с ним сюда, и который, ей казалось, исчез, когда они лежали рядом, отдыхая. Но нет, не исчезло его волнение, даже усилилось.

– Что ты понял, Тоник? – тихо проговорила Нэла.

Она сама придумала так его называть, его сердило это прозвище, а она считала, очень даже подходит – от слова тонизировать.

– Что ты мне не безразлична, скажем так. Хотя тебя, если честно, у меня даже в мыслях до того момента не было. А после того я о тебе начал думать. Ну и… Это на Карибах было, – оборвал он себя. – На яхте ходил между островами.

– Я была на Карибах, – сказала Нэла. – Там франжипани растет. Маленькое такое деревце, запах нежный, бело-золотые цветы. Его еще плюмерия называют. Или лилавади.

– Сама ты лилавади! – Он согнул руку, и, мгновенно притянувшись от этого к нему, Нэла ткнулась носом в его губы. – Что у тебя в голове, Нэлка, один черт знает!

Они принялись целоваться, и желание охватило их снова.

– Неужели ты к той женщине в номер не поднялся? – зачем-то стараясь одолеть свое желание, спросила Нэла. – Не верю.

– Да ничего же она не значит, Нэл.

– А что – значит?

– Я об нее запнулся просто, и о тебе поэтому начал думать, и… Все после того вернулось, вот что.

Когда Нэла вошла в дом, родители уже были одеты в дорогу и мама укладывала последние мелочи в сумку, предназначенную для ручной клади.

– Дочь, ну нельзя же так! – укоризненно воскликнул папа. – Где ты ходишь на ночь глядя? На год ведь уезжаем. Уже подумали, что и не простимся с тобой.

Нэла только теперь сообразила, что надо было позвонить, предупредить родителей, что она придет их проводить. Правда, еще полчаса назад она не была уверена, что придет, вернее, только чудом вспомнила, что ночью они улетают. Как-то чересчур ее тонизировал секс с бывшим мужем, все в голове перевернулось.

– Я вообще подумала, что ты и сама уже обратно улетела, может быть, – сказала мама.

– Я не улетела, – ответила Нэла. – Я здесь пока поживу… наверное. Мне работу интересную предлагают, – поспешно добавила она.

– Ты увиделась с Антоном, – то ли спрашивая, то ли утверждая и не отрываясь при этом от возни с заевшей молнией на сумке, сказала мама.

– Ну… да. Как ты догадалась?

– По твоему смятенному виду.

– Это плохо, что увиделась? – почти жалобно спросила Нэла.

– Я считала бы это нейтральным событием. Просто фактом действительности. Во всяком случае, пока это не начало корежить твою жизнь.

– А что плохого, если и увиделась? – удивился папа. – Расходятся люди, бывает. Но нормальные-то человеческие отношения почему не сохранить? А к Антону я всегда хорошо относился.

Нэла вспомнила, как бурно возмущался папа, когда она сообщила о своем замужестве, и улыбнулась.

– Я просто был против того, чтобы ты в восемнадцать лет выскакивала замуж, – заметив ее улыбку, уточнил он. – И скажи теперь, что я был не прав.

– Не скажу, – снова улыбнулась Нэла.

– А сам по себе Антон никогда не был мне чужд, – добавил папа.

– Это потому что вам обоим нравится один и тот же женский тип, – заметила мама.

– Это какой же? – заинтересовалась Нэла.

– Не то чтобы совсем экзотический, но с ноткой нетривиальности, – пояснила та.

Нэла вспомнила, как папа однажды написал мамин портрет, и мама сказала, что у него получилась иллюстрация к Мандельштаму: «Там девушки стареющие в челках придумывают странные наряды».

Мама как раз и была такой девушкой. Даже сейчас, дома, на ее плечи был наброшен расшитый серебряными нитями оливковый палантин, а в волосах была заколка в форме звезды с зеленоватыми кристаллами. Заколку эту Нэла помнила с детства – она разглядывала ее перед сном, а мама рассказывала, что кристаллы называются аврора бореалис, это значит северное сияние, еще так называют духов, путешествующих по небу, или искры, высекаемые хвостом лисицы, которая танцует в ночной тьме, или отблески от щитов валькирий… «Кто такие валькирии?» – спрашивала Нэла – и засыпала.