Глоток мертвой воды - Альбина Нури

– Дорогая моя, я не понимаю, чего ты добиваешься. Ты хотела усыновить Алика – мы его усыновили. Я, кстати, благодарен, что ты тогда настояла, потому что это чудесный мальчик, и я ничуть не жалею, что он живет с нами. Но сейчас мотивы твоих поступков мне не понятны, извини.

– Какие мотивы? Я всего лишь рассказала то, что услышала!

– Зачем тебе понадобилось собирать деревенские сплетни? Эта женщина… – Он запнулся и заговорил громче: – Разве не ясно? Ее дочь дружила со Стрельцовой. Может, они все вместе пьянствовали! Что ты хотела от нее услышать? Какую такую правду? А уж насчет того, что Алика не принимали в школе… Ты меня поражаешь! Наш сын на голову выше всех остальных детей. Даже в городской школе с углубленным изучением предметов! Что уж говорить о сельской? Неудивительно, что ему трудно найти с ребятами общий язык. – Он умолк, а потом сказал кому-то, что сейчас подойдет. – Извини, мне надо работать.

Полина была обескуражена этой отповедью, и, хотя позже муж извинился за свою резкость, осадок в душе остался. Впервые Женя вел себя с нею как с чужой, давал понять, что она вздорная и неумная бабенка, которая копается в чужом грязном белье и верит нелепым слухам.

Это было обидно, ведь она не хотела ничего плохого, просто поделилась тем, что узнала. Однако, поразмыслив, Полина решила не усугублять ситуацию. Тем более, если говорить честно, в чем-то Женя оказался прав. Она хотела взять Алика в семью, а сама, столкнувшись с первыми трудностями, готова отступить. Что же она за человек такой?

– Ты не должна винить себя, – говорил Женя, когда они помирились. – То, что ты не можешь быстро принять Алика, вполне естественно. Любовь мужчины к детям более социальна, а любовь женщины – биологическая, если так можно выразиться. Женщина начинает любить своего ребенка, когда он еще находится в ее чреве, а к мужчине любовь зачастую приходит позже. Но зато и к приемным детям мы способны привязаться быстрее, если они нравятся нам как личности, с человеческой точки зрения. Ты не вынашивала Алика, не кормила, не наблюдала, как он растет. Да, ты сочувствовала ему, он тебе понравился, но в какой-то момент, возможно, начал казаться слишком чужим. Это пройдет, все уладится, вот увидишь.

Полина слушала и соглашалась с доводами Жени. Она дала себе слово перестать думать об этом и просто продолжать жить. У нее есть все, что нужно для счастья – муж, дети, дом. Хватит уже чесать там, где не чешется, напрашиваться на неприятности и искать проблемы.

В конце ноября началась настоящая зима: замело, завьюжило, да и мороз ударил нешуточный, натянул на землю ледяную смирительную рубашку. Вечерами Полина наблюдала, как снежинки на бреющем полете пролетают мимо окна, белыми бабочками кружатся в свете фонаря.

Она купила Алику зимние ботинки и ярко-синий, отороченный светлым мехом пуховик.

– У меня никогда не было таких красивых вещей! – сказал он, разглядывая себя в зеркале.

– Тебе очень идет, – ответила Полина. – И к глазам подходит.

Алик улыбнулся, на щеках появились ямочки.

«Какой все-таки красивый ребенок, – подумала она. – А на Женю похож, будто родной сын».

Это многие замечали: у обоих темные волосы, широкие брови, голубые глаза. Но у Жени они не настолько глубокого синего цвета, как у Алика.

Соня прошла мимо них и ничего не сказала. Отношения между детьми по-прежнему оставались прохладными: каждый держался особняком. По крайней мере, думала Полина, до открытых конфликтов не доходило – и то хорошо.

Внутреннее напряжение, которое в течение всей осени ощущала Полина, понемногу стало отпускать ее. Наверное, Женя оказался прав, все дело было в адаптации: им всем понадобилось время, чтобы привыкнуть друг к другу, и теперь все будет становиться лучше день ото дня.

– Мне кажется, мы никогда раньше не были так счастливы! – сказал Женя. – Как будто все сейчас так, как нужно.

Полина согласилась с ним, почти не покривив душой. Разговор этот произошел вечером девятого декабря. И той же ночью, поднявшись с постели, чтобы сходить в туалет, она впервые лицом к лицу столкнулась с чем-то неизведанным.

Творится неладное – вот как она стала определять то, что случилось.

Неладное – иначе и не скажешь. Тревожное, бессмысленное, пугающее. Пугающее особенно сильно потому, что непонятно: действительно ли это происходило в их доме или только в ее голове?..

Проснувшись, Полина посмотрела на часы: половина третьего ночи. Вставать не хотелось, но с природой не поспоришь. Полежав минутку, она осторожно встала, автоматически, привычным движением взяла с ночного столика очки, надела их и вышла из спальни. Женя пробормотал что-то во сне и повернулся на другой бок.

В квартире было тихо и темно. Только тикают часы в гостиной. Кто-то из коллег подарил Жене на тридцатилетие ходики «под старину». Они долго не могли решить, куда их пристроить: часы не желали гармонировать со всей остальной обстановкой, но вместе с тем очень нравились Полине. В итоге, приобретя электрокамин, они повесили ходики над ним.

Тиканье было единственным звуком, который слышала Полина, заходя в ванную, но когда вышла обратно, услышала, что к нему примешивается еще что-то. Она выключила свет и постояла на пороге, прислушиваясь. Какой-то шорох, вроде поскребывания. Как будто кто-то тихонько царапал когтями поверхности. Звук шел из кухни.

«Хоббит?» – глупо подумала она, но тут же вспомнила, что кота нет уже больше двух месяцев. Тогда что это? Крысы? Что за чушь! Ни крыс, ни мышей, ни тараканов – всей этой гадости у них и в помине не было.

Поколебавшись минуту – разбудить Женю или пойти посмотреть самой? – Полина выбрала второе. Незачем тревожить мужа по пустякам. Пусть спит, ему и так вставать через три часа.

Проходя по коридору мимо детской, Полина замедлила шаг и минутку постояла под дверью. Там стояла тишина, но тишина живая. В пустых комнатах и в тех, где есть люди, пусть даже они лишь легонько, неслышно дышат во сне, тишина звучит по-разному.

Полина двинулась дальше. Звук становился слышнее, приближался. Значит, в самом деле, загадочное что-то скребется именно в кухне.

Страха не было, только легкое беспокойство, и тем не менее Полина пожалела, что идет с пустыми руками. Хоть бы скалку взять или зонт… Но мысль запоздала: она уже вошла в кухню. Раздвижная дверь была открыта, и Полина шагнула на порог.

Шторы были плотно задвинуты, но она ясно видела очертания знакомых предметов. Темная фигура, стоящая возле стола, бросилась ей в глаза сразу. Она казалась жирным густым мазком черной краски, четко выделявшимся во мраке кухни.

Рука фигуры двигалась – существо царапало когтями по столу.

Но почему она подумала именно так – «существо»?

Ведь это может быть человек невысокого роста – ребенок. Или взрослый, который сильно согнулся, скрючился.

Но здесь нет других взрослых, кроме нее и Жени, а Женя спит, он в спальне. Значит, кто-то из детей?