Юный император - Всеволод Соловьев

Вечер. Стемнело, тучи ходят по небу, ветер осенний поднялся и зарябил невские воды. Серо и мрачно, вон из окна слышно: вороны каркают, и пуще надрывается сердце Александра Даниловича, и пуще тоска давит его. Нет, невтерпеж эта убийственная неизвестность, будь что будет, а узнать надо, что там делается! Самому ехать — ни за что! Пожалуй, даже не впустят. При этой мысли холодный пот показался на высоком, морщинистом лбу Меншикова. «Детей пошлю, детей — ведь что же, еще не объявили, ведь Марья все еще царской невестой считается… Они должны поехать поздравить с приездом, должны… пошлю их к царевнам, хоть что-нибудь узнаю». Идет он на половину жены, а та встречает его бледная, дрожащая, лица на ней нет: измаялась вся, исхудала в эти последние ужасные дни Дарья Михайловна.

— Где дочери? мрачно проговорил князь.

— Дома, дома! Да где же им быть-то?!

— То-то, вели сейчас запрягать, снаряди их, пусть едут поздравить царевен с приездом, пусть все узнают! О, господи!

Дарья Михайловна побрела к дочерям, а князь остался на месте, сел в кресло и замер.

Больше часа сидел он так, слова никому не сказал, только головой мотнул, когда доложила ему жена, что дочери во дворец уехали.

Невеселою вышла из экипажа у Летнего сада княжна Марья Александровна. В последние дни и она оставила свое равнодушие; еще больше побледнела она, еще более вытянулось лицо ее, тошно было ей глядеть на свет божий — чуяла она неминучую гибель.

И цесаревна Елизавета, и великая княжна Наталья дома, а княжен все же дожидаться заставляют: не выходят к ним и к себе не зовут. Полчаса проходит, час — царская невеста опять посылает фрейлину доложить царевнам. Фрейлина возвращается и говорит: «сейчас выйдут, позабыть изволили о вашем приезде».

— Машенька, что же это такое? — даже задрожала княжна Александра. — Что же это за несносные обиды? Уедем, ради Бога. Боже мой, неужели Наташа и от меня отвернется!

Вот великая княжна Наталья показалась на пороге, Александра Александровна бросилась к ней: бывало, они встречались закадычными друзьями, целовались и обнимались, бывало, не наглядятся друг на друга, что же это? Что же Наталья глядит и не улыбается, едва протянула руку… целовать не хочет. Что же это? За что же?

— Царевна, чем я виновата перед тобою? — шепчет княжна Александра. — Если есть моя вина, скажи мне. Разве забыла ты, как я люблю тебя, разве забыла ты нашу старую дружбу?

Великая княжна все молчит, ей неловко. Входит цесаревна Елизавета.

— Прошу извинения, — говорит она, обращаясь к княжнам, — забыли мы, что вы здесь дожидаетесь.

— Мы здесь более часа! — шепчут бледные, тонкие губы царской невесты, а на глазах ее блестят слезы.

— Очень жалко, — отвечает Елизавета, — вольно же вам такое время выбрать… Чай, слышали, мы только что переехали, тоже ведь разобраться нужно, не до чужих!

— А я так устала, я нездорова, — замечает великая княжна Наталья.

— Тоже не до чужих, видно! — прорыдала перед нею Александра Александровна.

— Ах, как это скучно! — раздражительно выговорила цесаревна, поднимаясь с места. — Такие любезные гостьи, от них слова не добьешься. Пойдем, Наташа, у нас там веселее!

Обе они вышли. Меншиковы остались одни в пустой комнате. Никого нет… Боже мой, что же это такое?

Не помня себя, обе сестры кинулись к выходу, не помня себя, доехали они до дому, прибежали к матери и обе не могли сказать ни слова, обе только рыдали.

— Да что такое, что? Не томите, не надрывайте душу, расскажите хоть что-нибудь, что с вами там было? — измученным, ослабевшим голосом шептала Дарья Михайловна. — Да говорите, говорите.

И вдруг перед ними очутился отец. На нем лица не было.

— Говорите сейчас же, что там было?! — закричал он.

— А то было, — поднялась перед ним княжна Марья, — то было, что ты погубил и себя, и меня… и всех нас…

Княжна зарыдала и выбежала из комнаты…

— Говори все подробно! — дрожа и сжимая кулаки, обратился князь ко второй дочери, — говори, не то убью на месте: видели вы государя?

— Нет, не видели, — прорыдала княжна Александра, — да и царевны не выходили к нам больше часа. А вышли, сказали два слова, обидели и ушли, оставив нас одних.

— Как, и Наталья? Ведь она тебя любила… Бедная княжна зарыдала еще отчаяннее.

— Да, и она… и она на меня смотреть не захотела!

Александр Данилович схватил себя за голову, глаза его остановились, лицо исказилось, он застонал и вдруг без чувств рухнулся на пол. Несчастная Дарья Михайловна с отчаянным криком кинулась к мужу, старалась поднять его, но ей было это не по силам. — «Воды, воды, доктора!» — кричала она охрипнувшим голосом. Княжна Александра металась из комнаты в комнату как помешанная. По всему огромному дому все дальше и дальше разносилось: «доктора, доктора! Светлейший умирает!»

Страшная, долгая ночь, наконец, прошла; наступило утро 8 сентября. Светлейший успокоился несколько и заснул только при солнечном восходе. Дарья Михайловна осторожно вышла из его спальни; во всем доме никто почти не ложился спать. С часу на час ожидали Меншиковы решения своей участи. Бедная княгиня выплакала все свои слезы, даже молодой сын Меншикова, до сих пор ни во что не вмешивавшийся и игравший самую незначительную роль в доме, и тот понял всю важность событий, не отходил от матери и старался ее успокоить, но разве можно было успокоить Дарью Михайловну! Она не плакала: глаза ее были сухи, но на нее взглянуть было страшно; она то и дело подходила к дверям спальни мужа и прислушивалась.

Прошло несколько долгих часов, и вот княгине доложили, что из дворца к светлейшему явился майор гвардии, генерал — лейтенант Салтыков.

Дарья Михайловна бросилась к нему, но не получила от него никаких разъяснений.

— Мне нужно видеть князя Александра Даниловича, — сказал он, — проводите меня к нему сейчас же, я не могу без этого уехать.

Делать нечего — пришлось разбудить князя. Он был так слаб, что не мог встать с постели. Салтыков должен был войти к нему.

— По приказу его величества объявляю вам арест, чтобы вы никуда не выезжали из своего дома, — сразу сказал Салтыков.

Меншиков открыл глаза, задрожал и вторично упал без чувств. Через несколько минут медик пустил ему кровь. Он очнулся, но глядел на всех бессмысленно и не говорил ни слова.

Дарья Михайловна взяла с собою сына и сестру свою, Варвару Арсеньеву, и поспешила во дворец: там ей сказали, что государь еще не возвращался от обедни. Она осталась в передней комнате дожидаться. Вот и государь — княгиня бросилась перед ним на колени, держала его за полу кафтана. Он не глядел на нее, он пробовал вырваться, но она вцепилась в него и не отпускала.

— Государь, пощади! — задыхаясь и обливаясь слезами, шептала Дарья Михайловна.