Игрок на все времена: Майкл Джордан и мир, который он сотворил - Дэвид Хэлберстам

Рейнсдорф решил, что но всем виноват Секстон (хотя тот был ни при чем), и не простил ему этого. Разумеется, ему не хотелось, чтобы подобная ситуация повторилась с Пиппеном.

Пиппен считал (и не без оснований), что в чикагском клубе существует двойной стандарт. На Джордана владельцы «Буллз» молились, а к остальным игрокам относились просто как к собственности. Скотти, конечно, понимал, что до Джордана ему далеко, но и себя он ценил достаточно высоко, считая, что он не просто игрок команды-мечты, а ее суперзвезда, а заодно один из 50 величайших игроков НБА всех времен. Но в Чикаго, по его мнению, его заслуги всегда замалчивали.

Во время финала 1997 г. Пиппена мучила нестерпимая боль в травмированной ноге, но он все же играл в полную силу. Когда сезон закончился, Скотти так и не решился на операцию, и лето прошло впустую. Вообще говоря, большинство спортсменов не очень-то любят попадать в руки хирургов, даже если предстоящая операция безболезненна. Но здесь дело было в другом – Пиппен не доверял врачам клуба. Накануне следующего сезона Скотти, доведенный до отчаяния собственным бессилием в борьбе с руководством клуба, окончательно решил вообще не залечивать травму. Это был своего рода вызов Рейнсдорфу и Краузе: плевать мне и на свое здоровье, и на успехи команды.

Столь категоричная позиция Скотти и его почти патологическая ненависть к руководству клуба породили новые раздоры. Тем летом Пиппен, несмотря на травму, сыграл в паре благотворительных матчей, организованных рядом баскетболистов НБА. Рассвирепевший Краузе, прослышав об этом заранее, отправил ему грозный факс, запрещавший участвовать в этих матчах. Реакция Пиппена была предсказуемой: он что, бесправный раб хозяев клуба? Скотти даже пожаловался Джимми Секстону, сказав, что факс от Краузе выдает в нем расиста. Здесь он преувеличил. Краузе не был расистом, просто он действовал слишком прямолинейно, не учитывая тонкости психологии игроков.

Во взаимоотношениях с людьми Краузе всегда был на удивление бестактен. Как ни странно, в этом просматривалась его собственная душевная ранимость. Именно она мешала ему вести себя в сложных ситуациях с должной вежливостью. Краузе, безусловно, был человеком умным, невероятно работоспособным. В конце концов, не зря же он считался одним из лучших менеджеров НБА. Но вот что касалось чисто человеческих взаимоотношений (а они немаловажны), то здесь, когда надо было проявить элементарную чуткость, у него наступал полный провал. Во время деловых переговоров для Краузе главным было не уронить свой авторитет, не сойти с пьедестала, который сам он и воздвигнул. Возражения или язвительные реплики оппонентов, на которые человек более хладнокровный и уверенный в себе вообще бы не отреагировал, оставляли в душе Краузе болезненный след.

Этот умный и во многих отношениях достойный человек был необычайно раним. Его должность требовала от него умения решать проблемы людей, с которыми он был связан. Вместо этого Краузе создавал им проблемы. Там, где требовались хладнокровие и объективность, он действовал исходя из личных пристрастий и предубеждений. Как сказал однажды Рейнсдорф, «Краузе – странный тип. Сначала он искренне привязывается к человеку, а потом, осознав, что его с ним связывает только бизнес, а не теплые чувства, столь же искренне впадает в отчаяние, переходящее в злобу».

Хотя Краузе постоянно создавал взрывоопасные ситуации, Рейнсдорфа это, судя по всему, не беспокоило. Наоборот, тактика его помощника была ему на руку. Агенты, игроки и журналисты, окончательно выведенные из себя и обессиленные диалогами с Краузе, становились легкой добычей Рейнсдорфа, появлявшегося на поле битвы в самый кульминационный момент.

Начало нового сезона складывалось для «Буллз» неудачно. Травмированный Пиппен, по мнению врачей, мог пропустить половину чемпионата. Не полностью обрел былую спортивную форму мощный форвард Деннис Родман, своего рода икона современной американской массовой культуры (Деннис постоянно перекрашивал в разные цвета волосы, а все его тело украшали замысловатые татуировки и пирсинг). Родман, слывший большим скандалистом, часто и прилюдно поносил несправедливые порядки, заведенные в НБА, хотя у него самого дела шли неплохо. В наступающем сезоне он мог – при условии выполнения всех пунктов контракта – заработать в общей сложности около 10 миллионов. Родман пришел в чикагский клуб двумя годами раньше и сразу же стал одним из ключевых игроков команды.

Фила Джексона одолевали мрачные мысли: сезон обещал быть необычайно трудным. Особенно беспокоил тренера Пиппен. Он и раньше не раз видел Скотти в дурном расположении духа, но сейчас Пиппен вел себя столь агрессивно, что бушевавшая в нем слепая ненависть грозила обернуться против него же самого.

Такой стены отчуждения между игроками и владельцами клуба, которая выросла в Чикаго, современный баскетбол еще не видел. Тем более что речь шла о многократном чемпионе НБА. Для сравнения: в Лос-Анджелесе Джерри Басс и Джерри Уэст приложили все силы для того, чтобы игроки клуба «Лейкерс» чувствовали себя членами одной семьи. Причем Уэст, прекрасно разбиравшийся в юридических тонкостях трудового законодательства и коллективных договоров, тем не менее ставил на первое место чисто человеческий фактор. Такой же дружной семьей был в середине 80-х гг. бостонский клуб, руководимый Рэдом Ауэрбахом, в принципе большим занудой. Неплохая атмосфера – тоже в 80-х гг. – была и в детройтском клубе. Билл Дэвидсон, Джек Макклоски и Чак Дейли обеспечили баскетболистов различными льготами и привилегиями, и отношения между игроками и руководством клуба складывались чуть ли не идеально.

Трения, возникшие в чикагском клубе, тревожили Джексона, человека мягкого и тонкого. Впоследствии он, впрочем, сумел использовать отчуждение игроков от главного офиса как козырь. Он убедил спортсменов в том, что хозяева клуба вовсе не желают, чтобы команда в шестой раз стала чемпионом НБА. Рейнсдорф решил, что Джексон, настраивая игроков против него, изменял тем самым интересам клуба. Но было ли это действительно пораженческой позицией Джексона или его отчаянной попыткой выйти из безнадежной ситуации – остается только гадать.

Джексон был уверен, что надвигающийся сезон 1997/98 г. – независимо от того, станут ли «Буллз» снова чемпионами или нет, – будет последним для нынешней команды. Он даже название для него придумал – «Последний танец». Довольно удачно: команда старела. В баскетболе расцвет игрока приходится на возраст 27-28 лет, а Джордану в предстоящем сезоне исполнялось 35, Родману – 37, Пиппену – 33 (когда «Буллз» впервые стали чемпионами, Джордану было 28, Пиппену и Хорасу Гранту – по 26). Рону Харперу в январе исполнялось 34, и конец его карьеры был не за горами: он страдал артритом, из-за чего товарищи по команде называли его «деревянной ногой». Тони Кукочу, в которого столько вложил Краузе (и в финансовом смысле, и в эмоциональном), еще только предстояло доказать, что он может играть на стабильно высоком уровне. Остальные же игроки больше мнили о себе, чем представляли реальную ценность.

Сами баскетболисты тоже прекрасно понимали, как трудно будет – даже при удачном стечении обстоятельств – выиграть третий чемпионат подряд. Кстати, вторая победа в этом трехгодичном цикле досталась им намного труднее первой: возросли ожидания – возросли и психологические нагрузки. Джон Паксон, один из ключевых игроков, ковавших первую победу в этом цикле (потом он стал телекомментатором), предупреждал «Буллз», что стать чемпионами в третий раз подряд им будет значительно трудней, чем во второй, – слишком много потребуется волевых усилий, слишком велик должен быть стимул.