Реанимация судьбы - Марина Крамер

Авдеев, сделав пару глубоких вдохов, вернулся в кабинет и обнаружил Аделину сидящей за столом.

– Если у вас ко мне нет ничего серьезного, то можете идти, Игорь Александрович, – надевая очки, сказала она. – Спасибо за помощь.

– Так не пойдет, – вдруг решительно произнес Игорь.

– Не поняла…

– А что здесь непонятного? Вы больны, ваше место дома, в постели. Так что собирайтесь.

– Интересный подход… – Она стянула с переносицы очки, сунула дужку в рот и задумчиво уставилась на Игоря прозрачными, узко посаженными глазами.

Но Авдеев почему-то не испугался, а, наоборот, почувствовал себя врачом, которому почему-то вздумал перечить пациент:

– Нормальный подход. Вы больны – лечитесь.

– И это правильно, – раздался за спиной мужской голос, и Игорь, быстро обернувшись, увидел вошедшего в кабинет Мажарова. – Больна – лечись, нечего тут. Что случилось, коллега? – обратился Мажаров к Игорю.

– Пришел поговорить, а Аделина Эдуардовна без сознания, зато с температурой. Сделали жаропонижающее, я настаиваю, чтобы она домой ехала.

– Так, понятно. А пациентка, ясное дело, отказывается наотрез, – заключил Мажаров, подходя к столу и забирая у Аделины очки. – Собирайся, дорогая, едем домой. Доктор тебе назначил постельный режим.

– Матвей, я бы… – начала она.

Мажаров перебил:

– Давай не будем пререкаться, хорошо? Ты сегодня основательно вымокла, если не отлежишься – заработаешь бронхит, а то и хуже. Одевайся, поедем. А вам, коллега, спасибо за помощь.

Обернувшись к Игорю, Мажаров протянул ему руку.

– Извините меня за утреннее недоразумение, – попросил Игорь, пожимая ее.

– Какое? – вмешалась Аделина, так и не тронувшаяся с места.

– Которое касается только нас, – мягко ответил Мажаров. – Одевайся.

– А машина?

– Здесь переночует. Все, Аделина, хватит пререкаться.

Игорь почувствовал себя лишним – не хотел быть свидетелем того, как их властная шефиня вынуждена будет подчиниться воле мужа, а потому попрощался и вышел, плотно закрыв за своей спиной дверь.

Уже в ординаторской он выглянул в окно и увидел, как они идут по направлению к стоянке под большим черным зонтом, и Мажаров бережно поддерживает жену свободной рукой.

Аделина

Сентябрь

Матвей всегда умело скрывал недовольство. Я никогда не могла понять, что он чувствует на самом деле, какие эмоции испытывает.

Вот и сегодня, шагая рядом со мной к машине, он молчал, но я чувствовала – что-то не так. И дело вовсе не в том, что я простудилась и теперь он вынужден везти меня домой. В его напряженной походке, в отрешенном взгляде было что-то чужое.

– Ты сердишься? – спросила я на всякий случай, уже сидя в машине, хотя знала, что Матвей ни за что не скажет, как есть на самом деле.

– На тебя? Да, сержусь, – удивил меня муж, заводя двигатель. – Почему ты никогда не понимаешь с первого раза? Думаешь, мне очень хотелось отчитывать тебя на глазах у твоего подчиненного?

– Ой, так ты об этом… ничего страшного, подумаешь – муж выговорил жене за то, что больная на работе собралась остаться. Кстати, а что у вас произошло с Авдеевым?

– Совершенно ничего такого, что потребовало бы твоего вмешательства.

– Мне просто интересно… он какой-то странный, тебе не показалось?

– Я перебросился с ним тремя фразами. Маловато для выводов, – Матвей опустил стекло, чтобы показать охраннику на шлагбауме пропуск. – Неужели твой личный «серый кардинал» ничего еще не накопал? – не удержавшись, пошутил он, имея в виду Иващенко.

– Они, кажется, совершенно не сошлись характерами. Авдеев очень скрытный, и Иван не смог найти к нему ключа, что, согласись, странно.

Матвей пожал плечами:

– Может, вы все усложняете? Человек просто не хочет открываться не слишком знакомым людям, это бывает, и ничего предосудительного или странного тут нет. Ты ведь сама тоже не бросаешься с откровениями к любому, с кем работаешь?

В чем-то я была согласна с ним, но оставалось какое-то странное чувство, будто Авдеев пытается скрыть от нас нечто важное. Я никогда не любила людей, которых не понимала. Но если смотреть правде в глаза, то и Матвея я сперва тоже слегка невзлюбила за то, что он всегда искал свой путь – в медицине, в жизни, и никогда не следовал за остальными. Он возражал мне открыто, это бесило. И все-таки разница между ним и Авдеевым была очевидной – Мажаров говорил со мной, а Авдеев молчит.

– Мне кажется странным, что человек вообще ни с кем не говорит о себе. Никто не знает, с кем он живет, женат ли, холост – даже наши пронырливые девочки во главе с Леной из оперблока не смогли раздобыть ни крупицы информации. Как тебе? Человек словно живет по легенде – ни близких друзей, ни родных.

– Ну а бывшие коллеги?

– Только в общих чертах – хороший специалист, большое будущее. Не знай я, что это живой человек, решила бы, что речь о роботе.

Мне вдруг стало жарко – видимо, закончилось действие инъекции, и снова полезла вверх температура. Я приоткрыла окно, но Матвей тут же велел:

– Закрой. Потерпи, скоро доедем. Я попросил подменить меня на парах, так что дома останусь.

– И будет у тебя в квартире две больные бабы, – вспомнила я о гостившей у нас подруге.

– Ах ты… забыл совсем… ну, что делать, придется вас терпеть.

Однако, когда мы вошли в квартиру, Оксаны там не было. Диван в кабинете был сложен, постельное белье аккуратно свернуто и уложено на подлокотник, а футболка Матвея, в которой Оксанка спала, висела на полотенцесушителе выстиранная.

– Хоть бы позвонила, – пробурчала я, переодеваясь в пижаму.

– Ничего, понадобишься – позвонит, – сказал Матвей с улыбкой. – Когда снова будет ей плохо, она непременно тебя разыщет.

– Для того друзья и существуют.

– У тебя довольно странное представление о дружбе, дорогая моя. Как о потребительском рынке. Причем «потребляют» всякий раз тебя. Не обидно?

– Значит, другого не заслуживаю.

– Это глупости, Деля. Дружбу не заслуживают.

– Матвей, это все безумно интересно, но меня очень трясет, я, пожалуй, полежу, – взмолилась я, чувствуя отвратительную дрожь во всем теле.

– Укладывайся. Я сварю бульон и приду к тебе, если не возражаешь, поваляюсь тоже с книжкой, раз уж случай представился.

– Не хочу бульон, хочу спать.

– Спи. Бульон потом, – покладисто согласился Матвей, отправляясь в кухню.

Я уснула так крепко, что даже увидела сон. С того момента, как в моей жизни появился Матвей, я почти перестала видеть те сны, которые обязательно несли за собой какие-то неприятности. Раньше большинство моих снов сбывались или предупреждали о приближении чего-то негативного. Хорошего не было, а вот плохого… После замужества это, кажется, прошло. Сегодня же мне приснилась мама. Она сидела за письменным столом в нашей старой квартире, окруженная папками, журналами и просто какими-то пачками листов, исписанных ее неразборчивым врачебным почерком. Мне казалось, что я слышу даже запах ее духов – всегда одних и тех же, в маленьком флакончике с длинным тонким горлышком и сине-белой этикеткой в мелкую клеточку. «Может быть» – так они назывались. Я совсем недавно нашла пустой флакончик в коробке с мамиными вещами, стоявшей в гардеробной на самой верхней полке.