Инверсии - Иэн Бэнкс

— Совершенно с вами согласен, государь. — И БиЛет презрительно взглянул на ДеВара.

— Ну вот, — сказал УрЛейн и повернулся на каблуках. — Идемте. — Он тронулся с места.

ДеВар был по-прежнему рядом с ним — черное пятно, двигающееся по плиткам галереи. ЗеСпиоле пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать. БиЛет зашагал шире.

— Отложите встречу, государь, — сказал ДеВар. — Пусть она пройдет не в такой официальной обстановке. Пригласите посла на встречу в… бани, например, и тогда…

— В бани, ДеВар? — Протектор сморщил нос.

— Это смешно! — поморщился БиЛет. ЗеСпиоле только хмыкнул.

— Я только что видел этого посла, государь, — сказал ДеВар генералу, когда дверь открылась перед ними и они вошли в прохладу большого зала, где их ждали, стоя группками на каменном полу, с полсотни придворных, чиновников и военных. — Он не вызывает у меня доверия, сэр, — тихо сказал ДеВар, быстро оглядываясь. — Напротив, он мне подозрителен. В особенности, поскольку запросил частную аудиенцию.

Они помедлили у двери. Генерал кивнул в сторону небольшого алькова в стене, где можно было сесть вдвоем.

— Извините нас, БиЛет, ЗеСпиоле, — сказал протектор.

ЗеСпиоле, хотя и недовольный, согласно кивнул. БиЛет отпрянул назад, словно его оскорбили до глубины души, но при этом мрачно поклонился. УрЛейн и ДеВар сели в алькове. Генерал поднял руку, приказывая остальным не подходить слишком близко. ЗеСпиоле вытянул руки, сдерживая людей.

— Что показалось тебе подозрительным, ДеВар? — тихо спросил он.

— Он не похож на послов, с которыми мне доводилось сталкиваться. Нет у него посольского лоска.

УрЛейн тихо рассмеялся.

— Он что, одет в ботфорты и штормовку? На каблуках ракушки, а на шапке помет чаек? Послушай, ДеВар…

— Я говорю о его лице, о выражении. О глазах и вообще об осанке. Я видел сотни послов, государь, и все они каждый на свое лицо, могут быть открытыми, разгневанными, уступчивыми, застенчивыми, нервными, жестокими… какими угодно. Но все они небезразличны, государь, у всех неизменно есть интерес к своей должности и к своей миссии. Этот же… — ДеВар покачал головой.

УрЛейн положил руку на плечо своего телохранителя.

— Этот тебе кажется каким-то не таким, верно?

— Признаюсь, вы это выразили лучше меня, сэр.

УрЛейн рассмеялся.

— Я уже говорил, ДеВар, мы живем во времена, когда ценности, роли и люди меняются. Ведь ты же не ждешь, что я буду вести себя, как другие правители, так?

— Нет, государь, не жду.

— Точно так же мы не можем ждать, что все чиновники всех новых стран будут отвечать нашим ожиданиям, возникшим при старой империи.

— Я это понимаю, государь. Надеюсь, что я это уже принимаю в расчет. То, о чем я говорю, это просто чувство, но, если можно его так назвать, чувство профессиональное. А ведь за это вы меня и держите. — ДеВар заглянул в глаза своего господина, пытаясь понять, удалось ли ему убедить протектора, передать ту тревогу, что он испытывал. Но в глазах протектора по-прежнему мелькали искорки, казалось, его все это больше забавляет, чем тревожит.

ДеВар заерзал на каменной скамье.

— Государь, — сказал он, с озабоченным выражением наклоняясь поближе. — Недавно мне сказали, что я не способен ни на что другое, кроме как быть телохранителем. Сказал мне это человек, чьим мнением, насколько мне известно, вы дорожите. Мне сказали, что каждый миг моей жизни, даже в часы, отведенные для отдыха, посвящен мыслям о том, как защитить вас. — Он глубоко вздохнул. — Я хочу сказать, что если смысл моей жизни в том, чтобы уберегать вас от опасностей и не думать ни о чем другом, даже когда это позволительно, то насколько же сильнее я должен прислушиваться к своим опасениям сейчас, при непосредственном исполнении служебных обязанностей?

УрЛейн несколько мгновений смотрел на него.

— Значит, ты просишь меня довериться твоему недоверию, — тихо сказал он.

— Протектору удается выражать мои мысли гораздо лучше, чем мне самому.

УрЛейн улыбнулся.

— Но зачем какой-либо из морских компаний желать моей смерти?

ДеВар еще больше понизил голос.

— Затем, что вы собираетесь построить военно-морской флот, сэр.

— Разве собираюсь? — спросил УрЛейн с притворным недоумением.

— А разве нет, государь?

— Кому это могло прийти в голову?

— Вы передали часть королевских лесов людям, а недавно выдвинули условие — проредить часть старых деревьев.

— Они опасны.

— Это здоровые деревья, а по возрасту и размерам они годятся для корабельного леса. Потом, в Тирске обустроена морская база, скоро появится военно-морское училище и…

— Хватит. Неужели я был так неосторожен? И что, шпионы морских компаний так многочисленны и проницательны?

— И потом, вы провели переговоры с Гаспидусом и Ксинкспаром о привлечении, как я полагаю, богатств одного и знаний другого для создания такого флота.

На лице УрЛейна появилось выражение тревоги.

— Значит, тебе известно все это? Должно быть, у тебя очень хороший слух, ДеВар.

— Я не слышу того, чего не должен слышать, даже находясь в двух шагах от вас. Я слышу только людскую молву, ничего не предпринимая для этого. Люди не глупы, а у каждого чиновника своя область деятельности, свои познания. Если вы вызываете к себе бывших адмиралов, то наверняка не для того, чтобы обсуждать с ними, как разводить вьючных животных для пересечения Бездыханных Долин.

— Гм, — сказал УрЛейн, оглядывая собравшихся вокруг людей, но не видя их. Он кивнул. — Да, можно закрыть ставни в борделе, но всем будет известно, что там происходит.

— Именно так, государь.

УрЛейн шлепнул себя по коленке и поднялся. Но ДеВар успел подняться первым.

— Хорошо, ДеВар, чтобы ублажить тебя, я приму посла в расписанной палате. И встреча будет еще более приватной, чем он об этом просил, — только он и я. Ты можешь подслушивать. Ты доволен?

— Да, государь.

Капитан флота Эстрил, посол морской компании гавани Кепа, одетый в изысканную подделку под морскую форму — высокие с отворотами ботфорты из голубоватой звериной шкуры, штаны из серой щучьей кожи, плотный аквамариновый мундир, высокий воротник которого был расшит золотом. Голову венчала треуголка, украшенная перьями птицы-ангела. Посол медленным шагом вошел в расписанную палату дворца Ворифир.

Он шел по ковровой дорожке с золотыми нитями, заканчивавшейся небольшой табуреткой, что стояла на сверкающем деревянном полу в двух шагах от единственного другого предмета мебели, а именно небольшого возвышения с простым стулом, на котором восседал премьер-протектор, первый генерал и великий эдил протектората Тассасен — генерал УрЛейн.