То, что вы хотели - Александр Староверов

Единственными, кто омрачал их московский период жизни, были родители Ивана. Отец еще ничего, а мать приняла Линду в штыки. На четыре года старше, детей иметь не может (о чем Линда, конечно, сообщила при первой же встрече), заедает, сучка иностранная, век их единственного сыночка. Добрая, мягкая, верующая мама Ивана, срываясь на крик, сообщила ей, что это как минимум не по-христиански.

– Я знаю, – тихо согласилась Линда. – Не по-христиански, не по-женски и даже не по-человечески. Я бы сама так сказала, если бы могла иметь детей и мой сын такую в дом привел. Поэтому даю вам слово: никогда я за Ивана замуж не выйду. И как только он найдет молодую здоровую девушку себе по вкусу, я отойду в сторону. Клянусь. Я так с самого начала решила, хотите верьте, хотите нет. Ну а пока… пока разрешите нам полюбить друг друга немножко. Вы же видите, мы правда любим…

Мать Ивана в ответ только заплакала и молча ее перекрестила. Смирилась. С годами она даже подружилась с Линдой. Но все равно, все равно… Слова были сказаны, услышаны и все время стояли между ними. Иван точно знал: их счастье не навсегда – как только Линда почувствует себя старой или, не дай бог, страшной, уйдет от него, не задумываясь. Только вот молодой и красивой удивительная Девочка на шаре оставалась до самого последнего дня… А наступил он по его, Ивана, вине намного раньше отведенного Линдой срока.

Вот никогда не понимал людей, которые живут, чтобы было что вспомнить перед смертью. Допустим даже, останутся у них одни положительные воспоминания. Тем обиднее: вспомнил – и адью, не будет уже кайфа. Гораздо легче, когда одно дерьмо в бэкграунде: терять нечего, а приобрести можно как минимум спокойствие. Наверное, поэтому перед смертью большинство людей болеет и мучается. Чтобы не жалко было с жизнью расставаться. Беда в том, что я совершенно здоров и до определенного момента жил весело и счастливо. У меня любовь была. Большая. Вспоминать ее невыносимо, особенно после того, что я с этой любовью сделал. А главное, зачем они меня заставили вспоминать? То, что без своей гражданской жены я бы Sekretex не создал, факт общеизвестный. Вон, даже в Википедии написано, не говоря уже о многочисленных интервью, где я всегда это подчеркивал. Ну, и чего они от меня хотят? Чтобы я сказал, что Линда меня науськивала, что она засланный казачок? Так это ложь голимая. Кем она могла быть заслана? Инопланетянами с Альфы Центавра? Ну да, была помешана на честности, и что с того? Она всего лишь боролась с тривиальным лицемерием. Докторскую об этом написала. Считала, что все неврозы человека и человечества от обмана самих себя. Но ведь так не она одна считала, древние вон еще до нашей эры догадались. И потом, у нее были веские причины – детская травма с утонувшей матерью и все такое. Да я и сам был помешан на честности задолго до нашей встречи. Нет, Линду они не получат!

* * *

Как только я определился, стены-экраны ожили и на них появился Капитан Немо. Мне показалось, что он сильно нервничает. Следит за мной, словно я шарик рулетки, прыгающий по красным и черным циферкам, ждет, затаив дыхание, куда упаду. Поставил он на меня, много поставил, ва-банк пошел, бедняга.

– Ну что, Айван, решил? – поинтересовался Немо срывающимся голосом. Мне даже жалко его стало.

– Давно хотел спросить, Капитан, – сказал я, издевательски растягивая слова, – вот как вы узнаёте, решил я или нет, бодрствую или сплю? Нет, я понимаю, датчики слежения разные, но сейчас же темно, как вы узнали?

– Под кожей они у тебя, под кожей, – раздраженно отмахнулся Капитан. – Ты скажи лучше, что решил?

– Значит, ваши датчики понять этого еще не могут. Хоть и под кожей… А знаете, почему? Потому что под кожей я, Иван Градов, и никогда вам меня до конца не просчитать. На флейте играть умеете, Капитан?

– Нет, а причем здесь флейта?

– Вот видишь, ты даже на простой дудочке играть не умеешь. Так почему ты, чучело картонное, думаешь, что сможешь сыграть на таком сложном инструменте, как я?!

– Флейта – это аллегория твоей гениальности, да? – после долгих консультаций с наушником в ухе спросил Капитан. – Мол, куда нам, обыкновенным людям, тебя просчитывать, не получится, как бы ни старались, да?

– Ага, – ответил я, развеселившись, – точно, далеко вам до меня. И тебе, и аналитикам твоим, и искусственному, такому же тупому, как вы все, интеллекту. Вы даже “Гамлета” не читали, дурачки сельские. Все, отстаньте от меня. Можете начинать пытать.

– Ну зачем так грубо, Князь. Физически пытают простых смертных, а интеллектуалов голубых кровей, читавших “Гамлета”, мучают намного изысканней. Я тебе обещал показать нынешнюю жизнь Линды? А отца хочешь? А мать?

– Нет!!! – заорал я в ужасе. – Не надо!!! Пожалуйста!!!

– Раньше нужно было думать, ваше сиятельство…

Капитан мстительно улыбнулся, щелкнул красивыми тонкими пальцами, и вместо него на стенах-экранах появилась… появилась…

* * *

Пушкинская площадь в Москве, точнее сквер с фонтаном в самом начале Тверского бульвара, тот, что напротив “Макдональдса”. У фонтана собрались несколько десятков человек с красными флагами. Очередной коммунистический митинг. Довольно обычное дело для тех мест. Ничего интересного, но я ощущаю какой-то дискомфорт… Взгляд цепляется за неприметного старика на возвышении, где виднеется красное полотнище с надписью “Настоящая коммунистическая партия имени В. И. Ленина”, и сразу отпрыгивает в сторону, утыкается в витрину магазина “Армения” через дорогу. Будто пружина натянулась между мною и вскользь замеченным стариком. Куда бы я ни смотрел, она только сильнее натягивалась. Я не хотел, не хотел на него смотреть, чувствовал, что не нужно, больно, неприятно… Но не смотреть я не мог, пружина натянулась до предела, а потом вдруг схлопнулась, и меня буквально ударило о показываемое крупным планом лицо старика. От боли и неожиданности я стал тереть ладонями глаза. На меня смотрел известный физик, академик и теперь, видимо, настоящий коммунист из настоящей коммунистической партии – мой отец, Константин Иванович Градов.

Он постарел. Нет, не так. Он превратился в скрюченного злобного старикашку. Нет… Он вообще не был собою. Есть такой банальный литературный оборот: “только глаза выдавали в нем прежнего человека…” Так вот, в нем и глаза не выдавали. Но я был твердо уверен – это мой отец. Что-то в движении склоненной набок головы, во взмахе кисти и повороте шеи совместилось с навечно отпечатанным во мне образом, и я понял – он. Ведущий митинга как раз предоставлял ему слово.

– А сейчас, товарищи, перед нами выступит заслуженный советский ученый, академик, член президиума ЦК нашей партии и отец главного революционера нашей эпохи Ивана Градова, Константин Иванович Градов!!!

Ого, я еще и главный революционер, ничего себе! Вот уж не думал… Я даже начинаю смеяться в голос, но тут же замолкаю и второй раз ударяюсь о лицо злобного старика, когда-то бывшего моим отцом. Больно, опять больно… Лицо открывает страшный, беззубый, опустившийся от старости рот и начинает говорить. Становится еще больнее. Голос знаком мне с детства. Он неожиданно молод, он родной, он любимый. Контраст голоса и отвратительного, чужого лица сводит меня с ума. Я царапаю в кровь руки, чтобы не впасть в истерику. Слушаю. Смотрю. Царапаю.