Вечность в смерти - Нора Робертс

Сияющая на них золотая пентаграмма с броскими красными буквами «КБ» в центре защищала ее и спереди, и сзади, как щит: на пути через отвратительные тоннели ее никто не посмел бы тронуть. Это Дориан тоже с первого дня ясно дал понять и в первую же неделю после открытия в назидание другим проучил какого-то торчка, напичканного под завязку, который вздумал подвалить к одной из официанток.

Поговаривали, что нашли его потом порезанным на части, причем крови было так мало, что даже на лужицу не хватило.

Врут, конечно. Наверное. Но с тех пор для всех, кто носил знак, путь по тоннелям из клуба и в клуб был всегда свободен.

Тем не менее Алессерия все равно по привычке проверила в кармане мини-шокер и «сирену».

Душевное спокойствие стоило маленьких предосторожностей.

Алессерия направилась к выходу и, как обычно при пересменке, прибилась к группке других уходящих сотрудников. Вместе не так страшно. Разговоров по дороге было немного — в клубе у них вообще все старались держать язык за зубами, — поэтому она смогла предаться собственным размышлениям и не обращать внимания на вонь, полумрак, грохочущую музыку и доносящиеся из-за каждого второго угла крики.

Когда-то она думала, что справится, что деньги того стоили. Если экономить, то с ее зарплатой и чаевыми она могла бы скопить нужную сумму, выложить первый взнос за какой-нибудь маленький домик за городом с собственным газоном. Сынишке будет где играть, а она найдет нормальную работу. Днем.

План казался отличным, а себя Алессерия считала женщиной не робкого десятка. Но работа, призналась она самой себе, оказалась жестью. Клуб этот, эти тоннели, этот ее босс. Жесть. Придется опять перейти на уличный уровень, разрываться на двух ставках все лучше, чем под землей. Придется откладывать каждую неделю понемногу, как раньше. С домиком в Квинсе, газоном и собакой, конечно, придется еще несколько лет обождать.

Но в «Кровавую баню» она не вернется.

Выбравшись наконец на улицу, Алессерия уже знала, как ей поступить. Она пошлет заявление об уходе по почте. Напишет, что это из-за сына. Дориан, правда, знает, что ребенок у нее в совместной опеке с бывшим мужем, но она напишет, что ей тяжело работать в ночную смену, что это отнимает слишком много сил.

И Дориан, уверяла она себя, стаскивая с шеи шнурок со светящимися бейджами и засовывая их в карман, не станет ее удерживать. По крайней мере, так она себе это представляла. Да и не захочет. На такую зарплату он ей в два счета найдет замену.

Пусть кто-нибудь другой теперь подливает в джинн для «Кровавого мартини» свиную кровь — ох как она надеялась, что кровь и вправду всего лишь свиная! — или голыми руками вытаскивает сухой лед для «Кладбища». Она с этим завязала.

Копы стали последней каплей. Хватит с нее! Он заставил ее им соврать, значит, что-то у него было нечисто.

Снова спускаясь под землю — теперь уже в метро, чтобы добраться до дома, — Алессерия самой себе призналась, что соврала добровольно, еще до того, как он ей велел. Что-то ей подсказало, что будет лучше прикинуться дурочкой.

«Ни разу ее не видела».

Это Тиару-то Кент, которая в первый же визит выхлебала с полдюжины «Кровавых мартини» и еще черт знает сколько проторчала с Дорианом наедине в его личном кабинете!

Алессерия успокаивала себя мыслью, что не видела, как они с Дорианом вместе уходили. Но правда была в том, что она в тот день вообще не видела, как они уходили. А значит, они могли вместе выскользнуть через запасной выход из кабинета Дориана.

И она не видела его прошлой ночью с полуночи и до конца смены. После того как эта Кент к нему поднялась, Дориан не спускался и не танцевал. Она соврала копам.

Она бы его заметила. Она всегда его замечала, потому что у нее от одного его вида волосы на голове начинали шевелиться.

Он ведь мог убить Тиару Кент. Он и впрямь мог.

Мучительно размышляя, что ей теперь делать, что она вообще может сделать, Алессерия уселась в конце вагона. Она в десятый раз повторила себе, что можно просто уволиться и забыть об этом. Не ее это дело, и лучше было бы не совать в него свой нос. Надо просто уволиться, и все. А там видно будет.

Но выйдя на своей станции, она подумала о сыне и о том, как всегда учила его поступать правильно, всегда говорить правду, быть смелым и честным.

Поэтому, идя темным переулком к дому, Алессерия вытащила из кармана телефон и визитку, что ей оставила женщина-коп.

По спине у нее побежали мурашки, дыхание сбилось. Сколько она ни твердила себе, что все это глупо, все равно не удержалась и украдкой оглянулась через плечо. Еще и еще раз. Ничего, ровным счетом ничего страшного. Клуб уже далеко, она выбралась из подземелья. Дориан ей доверяет, знает, что она его прикрыла на все сто.

Уже почти дома, почти в безопасности.

Однако, набирая номер рабочего телефона Евы, она все равно старалась, где возможно, держаться освещенной стороны улицы. Наткнувшись на автоответчик, она перевела дыхание.

— Лейтенант Даллас, это Алессерия Картер, из «Кровавой бани».

Она умолкла и снова оглянулась. Мурашки словно отрастили стальные когти. Послышалось? Шаги? Шуршание выброшенной газеты?

Но в темноте ничего не было видно, лишь круги света от фонарей и тени между ними, да черные провалы окон.

Алессерия на всякий случай ускорила шаг, чувствуя, как дрожат ноги.

— Мне нужно поговорить с вами насчет… насчет Тиары Кент. Если можете, свяжитесь со мной, как только…

Он возник ниоткуда, налетел на нее, как безжалостный вихрь черного ветра. От испуга Алессерия ахнула, повернулась кругом и оступилась. Она успела выдохнуть один слабый вскрик ужаса, прежде чем его рука сомкнулась на ее горле, заглушив даже этот единственный испуганный писк. Его черные глаза впились безучастным взглядом в ее лицо. Телефон выпал из ее руки. Он одной рукой легко поднял ее за шею, словно она ничего не весила.

— Ты совершила роковую ошибку, — произнес он тихим ровным голосом, рывком увлекая ее за собой из-под фонаря в тень.

Ноги Алессерии дергались, как у повешенной. Перед ее глазами засверкали красные точки, легкие разрывались от нехватки кислорода, рука беспорядочно пыталась нащупать в сумке «сирену».

Подошвы ее туфель беспомощно скребли по потрескавшемуся асфальту тротуара, из глаз брызнули слезы, она в животном ужасе вытаращилась, увидев, как он улыбнулся, и в ночной тьме сверкнули настоящие клыки. Сверкнули и впились ей в горло.

Едва одевшись, Ева взяла еще одну, уже вторую за утро кружку с кофе.

— Схожу проверю рабочий комп в кабинете, вдруг ночью что-нибудь пришло из лаборатории.

— А тебе не кажется, что ты на этом деле слегка тронулась? — отозвался Рорк, оторвав взгляд от утренних котировок. — Еще только семь.

— Ты на своем тронулся, — кивнула Ева на экран со сводками, — я — на своем.