Бродский. Русский поэт - Владимир Бондаренко

Литературовед Елена Айзенштейн, автор прекрасных книг о творчестве Бориса Пастернака, написала серьезное исследование о рождественских стихах Иосифа Бродского, отметив неслучайность интереса поэта к евангельской теме. В жизни он, может быть, и был «замаскированным христианином», тем более с учетом американской жизни и несомненного честолюбивого желания быть в мировом литературном мейнстриме, когда он в интервью вышучивал и самого себя, и свое христианство, и свою русскость. Но, как говаривал Пушкин, поэт может увлечься суетой, поддакивать власть имущим, вести обычный образ жизни, но наступает момент, когда он вспоминает о своем долге перед Небом и согражданами. Отказывается от «суетного света», от мелочных проблем светской жизни и вспоминает о своем предназначении.

И потому я нисколько не осуждаю гражданина Америки, погруженного в заботы суетного света, Иосифа Бродского, но призываю читателей прежде всего читать его божественные, христианские стихи. Он и был тем христианским «колоколом с эхом в сгустившейся сини», никогда не забывавшим в душе своей о череповецком крещении.

Елена Айзенштейн замечает в своей статье: «Любопытно отметить, что стихи рождественской тематики начинают появляться с 1961 года, в роковые времена, предшествовавшие заключению и ссылке. Вероятно, вера в Бога, в свое предназначение помогала Бродскому переносить испытания, которые выпадали на его долю. В стихах 1963 года поражает, как живописно, ярко, как очевидец событий, поэт изображает Рождество, словно все это он видел своими глазами…» Какое уж тут поверхностное соприкосновение с христианством?!

Другое яркое рождественское стихотворение написано уже в ссылке в деревне Норенской Архангельской области 1 января 1965 года. И в самом стихотворении «Волхвы забудут адрес твой…» уже явно слышны мотивы грусти и одиночества, смирения и надежды на Бога:

Важным для него стало и рождественское стихотворение 1990 года, написанное вскоре после свадьбы в Стокгольме. Это ведь тоже не выносится напоказ, но, познакомившись с русской аристократкой Марией Соццани (по матери Берсенева-Трубецкая) 11 января 1990 года в Париже, где он читал лекцию в колледже Ecole Normale Supérieure, свадьбу поэт решил праздновать в похожем на Петербург северном шведском городе 1 сентября того же года. Уже потом они с женой поехали в Америку, на место жительства. Почему же Бродский не пожелал сыграть свадьбу в Америке, где он жил и работал, или в Милане, где жила его невеста, а уехал все на тот же почти Русский Север? И вот под Новый год, 25 декабря 1990-го, он пишет рождественское стихотворение о том, как хорошо быть вместе: с Богом, с любимой…

Последний раз поэт написал рождественское стихотворение «Бегство в Египет» в 1995 году. У Бродского к тому времени, 9 июня 1993 года, уже родилась дочурка Анна Мария Александра. Вроде бы о дочке и жене Марии пишет поэт: «Мария молилась; костер гудел», «Младенец, будучи слишком мал, чтоб делать что-то еще, дремал». При этом мы знаем, что, согласно замыслу стихотворения, младенец — это Христос.

Друг Бродского и тоже нобелевский лауреат, поэт Дерек Уолкотт писал о нем: «Бродский считал писание стихов божественным призванием… Он никогда не эксплуатировал свое еврейство. Никогда не изображал из себя жертву — будь то в жизни или в творчестве… Ясное представление о Бродском сводится к тому, часто он был по-средневековому предан своему ремеслу… ремеслу в смысле созидания, божественного провидения. Многие его стихи по своей структуре напоминают интерьеры собора с его алтарем, с его сводами и т. д. — целая концепция стихотворения как архитектурного сооружения, собора…»

Где-то с конца пятидесятых годов XX века российские интеллектуалы из евреев испытывали тягу к христианству. Они разуверились в коммунизме, к которому были более чем причастны, были далеки и от своей родовой иудейской веры. Даже выход романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго» и резкая критика его властями привлекали русских евреев именно к православию, к которому тянулись и автор романа, и его герой. Именно с этого времени Бродский начинает появляться с крестиком на шее, не забывая о своем череповецком крещении.

Думаю, никому не говоря, он так и нес в себе свой храм через всю жизнь.

Его поведение в жизни, нежелание мстить ни своей родине, ни неверным друзьям и возлюбленным, чувство благодарности и к периоду северной ссылки, и к своему родному городу — чисто христианские чувства. Только христианин мог написать такие стихи:

Кроме смирения и чувства благодарности к миру Иосиф Бродский называет еще один важный критерий христианства: «По сути, есть один критерий, который не отвергает самый утонченный человек: вы должны относиться к себе подобным так, как бы вы хотели, чтобы они относились к вам. Это колоссальная мысль, данная нам христианством…»

В своих интервью уже в эмиграции Бродский противился навязываемому ему — особенно американской интеллигенцией — образу борца с советской властью. Литературовед Арина Волгина писала, что Бродский «не любил рассказывать в интервью о лишениях, перенесенных им в советских психушках и тюрьмах, настойчиво уходя от имиджа „жертвы режима“ к имиджу „self-made man“». Он делал утверждения вроде: «Мне повезло во всех отношениях. Другим людям доставалось гораздо больше, приходилось гораздо тяжелее, чем мне». И даже: «Я-то считаю, что я вообще все это заслужил». В «Диалогах с Иосифом Бродским» Соломона Волкова Бродский заявлял по поводу записи суда Фридой Вигдоровой: «Я говорю об этом так, как на самом деле думаю. И тогда я думал так же. Я отказываюсь все это драматизировать!»