Гнев викинга. Ярмарка мести - Джеймс Л. Нельсон

— Франкский ублюдок! — прорычал Лохланн, и Луи покачал головой.

— Что я тебе говорил? Не злись, — повторил Луи.

Мальчишка был безнадежен. Луи опустил меч так, что кончик его коснулся земли, и наградил Лохланна высокомерной улыбкой, чтобы наверняка привести молодого человека в ярость. Что и произошло.

Он снова бросился на Луи. Поскольку во время предыдущей атаки ловкость ему не помогла, на сей раз он решил использовать грубую силу, широко замахнувшись мечом. Луи вскинул собственный клинок и позволил стали принять всю силу удара Лохланна. Отдача была мощной — Лохланна никто не назвал бы слабаком, — но Луи сумел удержать удар так, словно меч Лохланна застрял в стене.

На миг они застыли в этой позе, а затем Луи вывернул запястье и стукнул клинком плашмя по кисти Лохланна. Тот завопил от боли и уронил свое оружие. Луи шагнул к нему и снова шлепнул его мечом по заду, затем схватил его за руку, повернул вокруг себя и пнул в то же место, заставив растянуться на полу.

— Хм-м-м, — протянул Финниан, глядя на Лохланна, который, перевернувшись, с ненавистью смотрел на них. — Я рад, что ты не причинил вреда брату Луи. А теперь ступай прочь. И прошу, подумай дважды, прежде чем снова обращаться с другими мальчишками так, словно они твои рабы, которых можно безнаказанно избивать.

Лохланн ощерился, взглянув сначала на Финниана, затем на Луи. Выглядел он так, будто собирался что-то сказать, но благоразумно передумал, поднялся и вышел из конюшни так быстро, как только мог, не теряя достоинства.

— Благодарю, брат, — сказал Финниан и наклонился, чтобы поднять меч Лохланна. — Боюсь, юный брат Лохланн не усвоит этот урок, но хотя бы начало положено.

— Может, и усвоит, — сказал Луи. — Может быть, и нет. Я повидал множество таких мальчишек. Из некоторых выходил толк. Из этого тоже выйдет.

Он попытался, но не сумел вложить хоть каплю уверенности в свои слова.

— Мы должны за него молиться, — сказал Финниан с куда большей искренностью в голосе.

«Опять молиться, — подумал Луи. — Вечерни, всенощные, мессы… Мы только и делаем, что молимся. У меня уже сил не осталось».

— Я вам еще нужен? — спросил Луи, желая сказать: «Я уже рассчитался с вами за свое спасение?»

— Да, нам нужно кое-что обсудить, — сказал Финниан, и стало ясно, что возня с братом Лохланном была лишь прелюдией, а настоящее дело начнется только сейчас.

Финниан забрал мечи, вложил их в ножны и сунул под мышку.

— Прошу, брат Луи, — сказал он, — следуй за мной.

Он вышел из конюшни, и Луи послушно зашагал следом.

«Зато день был нескучным, — подумал Луи. — Это уже кое-что».

Луи неохотно покинул конюшню, не желая, чтобы его ряса вновь пропиталась холодным дождем, но следовал за Финнианом, не задавая вопросов. К счастью, идти пришлось недалеко, поэтому ему удалось не промокнуть до нитки. Десять минут спустя Луи вместе с отцом Финнианом очутился в доме аббата, в его личных покоях.

Однако аббата тут не оказалось. По какому праву Финниан пользовался комнатами настоятеля монастыря, Луи не знал, но священник провел его туда и предложил сесть, как ни в чем не бывало, словно это его собственный дом.

Луи и раньше считал отца Финниана загадочным, а инцидент на конюшне с братом Лохланном окутал его еще большей тайной. Они с Финнианом были лишь шапочно знакомы, так откуда Финниан мог знать, что Луи справится с Лохланном, причем именно таким образом? Если бы Лохланн победил, он не получил бы урок, но Финниан, похоже, не принимал во внимание такую возможность.

Почти все монахи и святые отцы, с которыми Луи жил в Глендалохе, казались ему одинаковыми, похожими на всех остальных священников. Они отличались большей скромностью и меньше любили земные блага, чем те, кого он помнил по Франкии, но в остальном занимались тем же. Ходили к вечерням и заутреням, соблюдали посты, работали на полях, варили эль и пекли грубый хлеб. В общем, жили той жизнью, которая полностью соответствовала представлениям Луи о монастырском быте. Отец Финниан им не соответствовал.

Иногда Финниан надолго задерживался в Глендалохе, иногда он отсутствовал. Порой исчезал на день или два, порой на несколько недель. Он был открыт, дружелюбен и общителен, оттого Луи и понадобилось довольно много времени, чтобы понять: этот человек ничего о себе не рассказывает. Это заинтриговывало, но расспрашивать его Луи, конечно же, не стал, чтобы не проявлять бесцеремонность, к тому же совершенно бесполезную.

— Тебе лучше? — спросил Финниан.

Он положил торф на угли, тлевшие в небольшом очаге, отчего пламя снова ожило в нем. Жар дарил почти болезненное наслаждение, и Луи вспомнилось, как ногти Фэйленд впивались ему в плечи, отчего он стыдливо покраснел.

«Я становлюсь монахом, Господь всемогущий, я и правда им становлюсь», — подумал он. Было время, когда он хвастался бы этими царапинами перед своими боевыми товарищами, как хвастался ранами, полученными на поле боя.

— Да, очень хорошо, merci beaucoups[12], — сказал Луи.

— Vous êtes les bienvenus[13], — ответил Финниан.

Он отошел к столику у стены, взял два хрустальных бокала тонкой работы, которые было странно тут видеть, и налил в них вина из бутылки аббата. Один бокал он передал Луи, второй взял сам и сел к нему лицом на стул с прямой спинкой.

Луи пригубил вино. Как и хрусталь, оно оказалось хорошим. Молодой человек оглядел комнату. Она располагалась в каменном доме с толстыми балками, поддерживающими соломенную крышу. Пол был покрыт стеблями ситника, на которые уже налипла грязь. В приглушенном вечернем свете, при сильном дожде казалось, что оконные стекла закрашены снаружи серой краской. То были личные покои аббата одного из самых важных монастырей в Ирландии. Луи улыбнулся про себя.

Узнав о своей ссылке и смирившись с ее неизбежностью, он лишь надеялся, что она не продлится долго. Луи утешался тем, что отправится именно в Глендалох, место, о котором он часто слышал, оплот науки и колыбель христианства в Ирландии. Он представлял себе огромнейший собор, раскинувшийся при нем роскошный город и множество приятных мелочей, которые он найдет в нем, чтобы облегчить свое незавидное положение.

Он удивился, когда наконец увидел это место, и сюрприз оказался не из приятных.

Ирландия, как выяснилось, ничуть не напоминала Франкию. Жизнь Луи де Румуа прошла среди огромных залов и замков, величественных соборов, которые так часто встречались у него на родине, что казались неотъемлемой частью пейзажа. Он привык к высоким сводчатым потолкам и замысловатым мозаичным полам, к витражам в окнах, сиявшим во славу Господа.