Золотая тетрадь - Дорис Лессинг

— А я уже брал ее с собой в Италию. — В голосе Ричарда, помимо его воли, прозвучало такое глубокое сожаление, что обе женщины хором воскликнули:

— Ричард!

— Марион не нравится мое общество, — сказал Ричард. — Она все время за мной следила, — я так и вижу, как она все время за мной следит, ожидая, что я взгляну на какую-нибудь женщину, ожидая, что я повешусь. Я не могу этого выносить.

— А она пила, пока вы были в отпуске?

— Нет, но…

— Ну вот видишь, — сказала Молли, широко разведя ослепительно белые руки, которые как бы говорили: «Что тут можно добавить?»

— Послушай, Молли, она не пила, потому что у нас было что-то вроде соревнования, разве ты этого не понимаешь? Почти что сделка: я не буду пить, если ты не будешь засматриваться на девушек. Это почти свело меня с ума. А у мужчин, в конце-то концов, бывают определенные практические затруднения, — уверен, что вы, эмансипированные особы женского пола, истолкуете это по-своему, но я не могу этим заниматься с женщиной, которая наблюдает за мной словно тюремный надсмотрщик… Лечь с Марион в постель после такого миленького отпускного денечка было чем-то вроде состязания на тему «позволяю тебе доказать, что ты на что-то способен». Короче говоря, у меня с Марион не было эрекций. Я достаточно ясно выразился? И вот, мы вернулись неделю назад. Пока она держится. Я, как исправный семьянин, провожу все вечера с супругой, и мы вместе сидим дома и любезно общаемся друг с другом. Марион старательно не спрашивает меня, что я делал или кого я видел. Я старательно не слежу за уровнем виски в бутылке. Но когда она выходит из комнаты, я смотрю на бутылку, и я слышу, как в ее мозгу стучит мысль: «Он, должно быть, встречался с какой-то женщиной, раз он не хочет меня». Это ад, настоящий ад. Ну да, — закричал он, наклонившись вперед, с какой-то отчаянной искренностью, — ну да, Молли! Или так, или так. Вы обе рассуждаете о браке, возможно, вы и правы. Очень может быть. Я еще не видел ни одного брака, который хотя бы приблизительно был бы таким, каким он должен быть. Хорошо. Вы осторожны, вы не вступаете в брак. Я согласен, общественный институт брака — это нечто ужасающее. Но я в него вовлечен, а вы, вы проповедуете из какого-то безопасного удаленного местечка.

Анна посмотрела на Молли, очень сухо. Молли подняла брови и вздохнула.

— Ну? Что дальше? — спросил Ричард, добродушно.

— Мы думаем о безопасности этого удаленного местечка, — сказала Анна весело, подыгрывая его тону.

— Перестань, — сказала Молли. — Имеешь ли ты хоть какое-то представление о том, какое наказание уготовано женщинам вроде нас?

— Ну, — протянул Ричард, — об этом я ничего не знаю, и, честно говоря, это ваше дело, почему я должен об этом думать? Но я знаю, что есть одна проблема, с которой вы не знакомы, — проблема чисто физиологическая. Как добиться эрекции, общаясь с женщиной, на которой женат пятнадцать лет?

Он сказал это так, словно откровенничал со старыми добрыми друзьями, словно открывая последнюю карту и окончательно отбрасывая все условности.

Анна, помолчав, заметила:

— Может, все оказалось бы легче, если бы это было для тебя делом привычным?

А Молли вступила в разговор, сказав:

— Ты говоришь, чисто физиологическая проблема? Да неужели? Это — эмоциональная проблема. Вступив в брак, ты начал изменять жене направо и налево очень рано, потому что у тебя была эмоциональная проблема, а вовсе не физиологическая.

— Да ну? Легко вам, женщинам, говорить.

— Нет, нам, женщинам, не легко. Но нам хотя бы хватает ума не употреблять понятия «физиологическое» и «эмоциональное» так, как будто они вообще не связаны между собой.

Ричард откинулся назад и засмеялся.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я не прав. Разумеется. Хорошо. Я должен был это знать заранее. Но я хочу вас обеих кое о чем спросить. Вы действительно думаете, что виноват я один? Если вас послушать, я настоящий злодей. Но почему?

— Ты должен был любить ее, — сказала Анна, просто.

— Да, — кивнула Молли.

— Боже мой, — сказал Ричард, в полной растерянности. — Боже мой. Хорошо, я сдаюсь. После всего, что я вам тут сказал, и учтите, — это было непросто… — он проговорил последние слова почти с угрозой и густо покраснел, когда женщины в ответ на это снова громко и безудержно расхохотались. — Да, откровенно говорить с женщинами о сексе — непросто.

— Не могу себе представить почему, вряд ли то, что ты нам сказал, можно назвать великим откровением и большой новостью.

— Ты такой… такой напыщенный осел, — сказала Анна. — Ты вываливаешь нам все это, будто последнее откровение великого оракула. Бьюсь об заклад, что ты свободно говоришь о сексе наедине с какой-нибудь своей малышкой. Так почему, если нас двое, надо принимать такой заговорщический вид, устраивать представление в духе «вот, собрались мы здесь, в нашем мужском клубе»?

Молли быстро проговорила:

— И мы еще ничего не решили насчет Томми.

За дверью послышалось какое-то движение, которое Анна и Молли расслышали, а Ричард нет. Он сказал:

— Хорошо, Анна, я склоняю голову перед твоей умудренностью. Больше добавить мне нечего. Ладно. А теперь я хочу, чтобы вы, две во всем превосходящие меня женщины, кое-что устроили. Я хочу, чтобы Томми приехал и пожил со мной и с Марион. Если он до этого снизойдет. Или ему не нравится Марион?

Молли понизила голос и сказала, поглядывая на дверь:

— Не беспокойся. Когда Марион приходит ко мне, они с Томми болтают часами.

Раздался еще какой-то звук, то ли покашливание, то ли легкий стук. Все трое молчали, когда дверь открылась и вошел Томми.

Было невозможно понять, слышал он что-нибудь или нет. Сначала он поздоровался с отцом, осторожно: «Привет, папа», кивнул Анне, опустив глаза, чтобы предотвратить любое возможное с ее стороны напоминание о том, как он разоткровенничался с ней в их последнюю встречу в ответ на ее сочувственный интерес, и послал матери дружелюбную, но ироничную улыбку. Потом Томми повернулся к ним спиной, чтобы взять себе немного клубники из белой миски, и, все еще не оборачиваясь, поинтересовался:

— Так и как же дела у Марион?

Значит, он слышал. Анна подумала, что не удивилась бы, узнай она, что Томми способен стоять под дверью и подслушивать. Да, она могла себе представить, как он стоит за дверью и слушает, а на лице его играет точно такая же отстраненная и ироничная улыбка, какой он поприветствовал свою мать.

Ричард, сбитый с толку, не ответил, но Томми продолжал настаивать:

— Как там Марион?

— Хорошо, — сказал Ричард, с воодушевлением. — Все действительно очень хорошо.

— Я рад. Ведь вчера, когда мы встречались с Марион, чтобы выпить по чашечке кофе, у нее, похоже, было далеко не все в порядке.