Прыжок в ледяное отчаяние - Анна Шахова

— Таня! Ищи на ноль триста тридцать пять Ка. Тайм-код — семнадцать двенадцать. Там, видимо, еще какое-то вручение! — крикнула разрумянившаяся щекастая Ирина кому-то в глубине архива.

— Вот кто мог назвать: «Медведев: промышленники, искусство»?! Это что — встреча? В Кремле? О чем вообще речь?! — Молева, потрясая полной рукой с акриловыми ногтями, обращалась к сидящей рядом с ней женщине. Пышногривая блондинка в норковой шубке, стреляющая внимательными глазами по сторонам, полностью разделила негодование архивистки, закивав согласно головой: Юлия Шатова с энтузиазмом исполняла задание прихворнувшего шефа.

— Да! То, что надо! — раздался молодой женский голос из недр архива и за ним — удаляющийся топот каблучков: Иринина помощница помчалась в монтажную, где «клеили» репортаж.

Молева в изнеможении откинулась на кресле:

— И так почти каждый раз, представляете? Что-то у нас, конечно, есть в электронном виде — и тогда искать проще. А что-то хранится по старинке, на кассетах. Даже такие важные съемки! Бардак, одним словом.

Следовательша сочувственно покивала:

— Да, нервная работенка.

— В новостях, я считаю, вообще год за три нужно засчитывать! Вы курите? — Ирина поднялась, заслонив от собеседницы кустодиевской грудью календарь на стене.

Люша виновато улыбнулась:

— Не выношу сигаретного дыма, уж простите, Ирина.

Шатова могла за компанию постоять с Молевой, но предположила, что в курилке толчется уйма народу и никакого откровенного разговора не получится. Загорайло, отлеживающийся дома после приступа, дал помощнице указание втереться в доверие к лучшей подруге Михайловой и расспросить ее об отношениях покойной с Набросовым и их возможных коммерческих тайнах. По мысли Влада, следовало давить на дружеское расположение Ирины к Виктории во имя восстановления истины и справедливости.

— Ну ладно, давайте ваши вопросы, пока никого нет, — плюхнулась в кресло Молева.

— Насколько мне известно, Виктория занималась рекламой под началом коммерческого директора вашего канала Набросова Михаила Михайловича года три? — Получив одобрительный кивок от телевизионщицы, Люша продолжила:

— В силу занимаемой должности она обладала закрытой, возможно, негативной информацией относительно деятельности своего ведомства и шефа?

— Это уж к гадалке не ходи! Викуська никогда не посвящала меня в «эту грязь». Это ее слова. Конечно, никто вам ничего не расскажет и документов не покажет. Смешно и рассчитывать. Но вот в чем я уверена абсолютно — нет, железобетонно! — Молева шлепнула пышной ладошкой по столу: — Никогда Бассет не сделал бы ей ничего плохого. Да он руку и сердце ей предлагал! Можете себе представить?! — Ирина торжествующе выпалила в лицо Люше это откровение и ждала бурной реакции, словно женитьба двух коллег оказывалась равносильной бракосочетанию Михайловой с Бараком Обамой.

— Нет, вы не понимаете! Дело не в Толе — этом вечном Викином младенце. Дело в Набросове. Он женат на родной сестре… — И Ирина шепотом назвала фамилию одного из самых богатых людей России.

Вот здесь Люша прониклась экспрессией Молевой. Развод Бассета сказался бы на его карьере плачевно: брат гипотетической брошенки владел бо´льшей частью акций здешнего канала.

Подружка Михайловой удовлетворилась реакцией сыщицы и продолжила:

— Викуська не была ангелом во плоти, но и сучкой расчетливой тоже не являлась. Она принимала с прохладцей ухаживания Бассета, но когда дело приняло скандальный оборот — жена Набросова чуть не покончила с собой, — Виктория просто уволилась. В никуда. С ее-то зарплатой и положением!

— А Набросов или его жена не могли мстить Виктории? — Люша скинула шубу, пристроила ее на спинку стула и уселась нога на ногу, подавшись к свидетельнице. Молева оценивающим взглядом прошлась по обтянутой брючным костюмчиком фигуре Шатовой и заскучала.

При кажущейся эфемерности дознавательша выглядела дамой «приятной во всех отношениях»: с пышным бюстом и округлыми бедрами.

— Во-первых, скандалы — лишнее внимание, а гибель Михайловой — это, конечно, скандал — не в их интересах. Такими состояниями и должностями не шутят. Во-вторых, повторяю, — Молева снова хлопнула по-учительски ладонью по столешнице, — Михал Михалыч действительно полюбил Викуську. Прямо-таки христианской любовью. Судя по тому, что мне рассказывала Вика.

— А Виктория любила мужа и… — подхватила Люша, но Ирина перебила ее:

— Мужа она, конечно, любила… по-своему. — Молева поморщилась, подбирая слова. — Как вам объяснить? Она стала скрытной. Она в какой-то момент вообще стала другой. Красивая, звездная, даже веселая, но… не Вика. Чужие, может, не замечали перемены. Ее ведь многие не любили: выскочка, задавака, начальница. А была-то редакторшей в международном отделе много лет. Знаете, что это такое? Сиди на перегоне из Вашингтона или Каира, принимай чужие репортажики. Ну, два слова вырежи, если выпускающий скажет. — Молева взяла пульт, сделала погромче звук в телевизоре, висящем на стене — на экране шла заставка «Новостей». Ведущая со скорбным лицом открыла выпуск сообщением о кончине народного артиста. Пошел репортаж, в котором на нужном месте стояли кадры кремлевской хроники. Молева покачала головой: — Успели, ити их…

— Значит, что-то, по вашему мнению, изменилось в жизни Михайловой? — Люша вернула к нужной теме архивистку. Ирина выключила звук, стала поглаживать аккуратными пальчиками пульт:

— Да! Уверена! Что-то тяготящее ее, безнадежное. И это еще до смерти Лизочки. — Женщина припечатала пульт к столу, посмотрела на Люшу тяжелым взглядом, прищурившись.

— Я знаю Викуську сто лет. Менялся этот архив, начальство, мы все. Я, например, успела выйти замуж и развестись. Только наши отношения с Викой не менялись. Она как была для меня робкой редакторшей, так и осталась. А я для нее, наверное, грубоватой машинисткой. Так моя карьера на телевидении начиналась, — улыбнулась Молева, схватив теперь пластмассовую зажигалку.

— А тут — просто стена. Раньше она про все беды и радости, про малейшие увлечения свои рассказывала. Про сумасшествие с Колькой Толкаевым — это наш оператор погибший. Вика жутко в него влюбилась — чуть не преследовала. Но Колька отверг нашу королеву, представляете? А вскоре погиб. Глупо так. В командировке в Индии чем-то отравился, и его не успели до больницы довезти. И все эти метания проходили на моих глазах.

— А когда роковые изменения произошли с Викторией Владимировной? — Люша вооружилась ручкой и крохотным блокнотиком.

— Ну, года два назад. Да, около двух лет. А потом и вовсе — гибель Лизочки, дочки ее, увольнение. Словом, совсем мы раздружились. — Молева встала, вынула из пачки сигарету.

— А вы верите, Ира, что Виктория покончила с собой? — Люша тоже поднялась, желая следовать за ценной свидетельницей в курилку.

Архивистка пожала плечами:

— А что еще могло произойти? Только причины, понимаете, серьезной причины для такого кошмара я не нахожу.