Призраки и чудеса в старинных японских сказаниях - Лафкадио Хирн

К рассвету буран утих. Лодочник, вернувшийся в свою хижину с первыми лучами солнца, нашел в ней мальчишку, лежащего без сознания рядом с окоченевшим трупом старика. Заботами лодочника Минокити быстро пришел в себя, но потом еще долго болел: никак не мог оправиться от последствий той ужасной морозной ночи. К тому же его до обморока перепугала смерть старого Мосаку. Однако о явлении женщины в белом он никому ничего не сказал. Поправившись в конце концов, Минокити вернулся к своему ремеслу дровосека – теперь он один уходил по утрам в лес, а затемно возвращался с вязанкой дров и потом вместе с матерью продавал их на рынке.

Через год, шагая домой зимним вечером, Минокити нагнал девушку, которая шла той же дорогой. Девушка была тоненькая, стройная и очень хорошенькая, а на приветствие Минокити она ответила нежным, как у певчей птицы, голоском. Дальше они пошли вместе. Девушка рассказала о себе, что ее зовут О-Юки[28], недавно ее родители умерли, и теперь она направляется в Эдо, к дальним родственникам, которые могут пристроить ее куда-нибудь прислугой. Минокити между тем все больше поддавался ее чарам: чем дольше он смотрел на девушку, тем красивее она ему казалась. Осторожно спросив, нет ли у нее нареченного жениха, в ответ он услышал смех – О-Юки сказала, что она свободна, и в свою очередь спросила, не женат ли он и не сговорились ли родители о его будущей свадьбе. Минокити сообщил, что живет с овдовевшей матерью и, поскольку он еще слишком молод, речь о том, чтобы взять в дом «достойную невестку», пока не заходила. Обменявшись такими признаниями, они долгое время шагали молча, но, как гласит народная мудрость, ки-га арэха, мэ мо кути ходо-ни моно-о ю – «любовь говорит глазами красноречивее, чем устами». К тому времени, когда впереди показалась деревня, оба были очарованы друг другом, и Минокити предложил О-Юки погостить у них с матушкой. Немного поколебавшись, но в конце концов поборов смущение, девушка согласилась.

Мать Минокити тепло приняла гостью и подала ужин. Ей так понравилось скромное поведение девушки, что она предложила ей отложить путешествие в Эдо. И в результате конечно же О-Юки до Эдо так и не добралась – она осталась в доме в качестве «достойной невестки».

Невесткой О-Юки и правда оказалась достойной. Через пять лет последними словами матушки Минокити перед смертью была похвала жене сына. О-Юки родила ему десять детей – хорошеньких девочек и мальчиков с белоснежной кожей.

Деревенские считали ее сказочным созданием, неведомо как очутившимся в их краях. Крестьянки стареют рано от тягот жизни, но О-Юки, даже десять раз став матерью, казалась столь же юной и свежей, как в тот день, когда она впервые появилась в деревне.

Однажды вечером, уложив весь выводок спать, О-Юки села шить при свете бумажного фонарика. Минокити долго любовался ею и наконец сказал:

– Гляжу, как ты склоняешь голову над шитьем в этом белесом свете, и вспоминается мне одна странная история, приключившаяся со мной, когда я был восемнадцатилетним юнцом. Тогда мне довелось увидеть женщину, столь же прекрасную, как ты, и у нее была такая же белоснежная кожа. И правда, вы с ней удивительно похожи…

Не поднимая глаз, О-Юки попросила:

– Расскажи о ней. Где вы встретились?

И Минокити рассказал о страшной зимней ночи в хижине лодочника, и о белой женщине, которая, склонившись над ним, улыбалась и шептала чудны́е слова, и о тихой смерти старика Мосаку.

– Не знаю, грезил я тогда или бодрствовал, – вздохнул он, – но в ту ночь в первый и в последний раз я видел женщину, равную тебе по красоте. Но она конечно же не принадлежала к миру людей и напугала меня до полусмерти… ужасно напугала… но у нее была такая белоснежная кожа!.. До сих пор не могу понять, видел я тогда сон, или же мне на самом деле явилась юки-онна – «снежная женщина»…

Тут О-Юки отложила шитье, встала, склонилась над сидевшим рядом мужем и закричала ему в лицо:

– Это была я, я, я!!! И ты слышал мое обещание убить тебя, если обмолвишься о той ночи хоть словом! Но ради наших деток, спящих в соседней комнате, я сохраню тебе жизнь. Только учти: теперь тебе придется заботиться о них изо всех сил, потому что, если кто-нибудь из малышей мне на тебя пожалуется, я поступлю с тобой так, как ты того заслуживаешь!

Ее голос становился все тише и тише, как удаляющийся вой ветра. О-Юки начала таять в воздухе, превращаясь в белоснежное искрящееся облачко тумана. Потом облачко потянулось к потолочным балкам и ускользнуло в дыру дымохода…

Больше ее никто не видел.

В годы правления под девизом Буммэй (1469–1486) на службе у Хатакэямы Ёсимунэ, правителя Ното, состоял молодой самурай по имени Томотада. Родился он в провинции Этидзэн, но в раннем возрасте был взят во дворец даймё Ното, где и постиг под руководством самого князя воинское искусство. За время ученичества Томотада проявил способности к наукам и показал себя доблестным воином, снискав тем самым расположение господина. Нравом он был покладист, в общении любезен, лицом пригож, и другие самураи относились к нему с уважением и приязнью.

Когда было Томотаде около двадцати лет, его отправили с тайным поручением к Хосокаве Масамото, великому даймё Киото и родственнику Хатакэямы Ёсимунэ. Путь в Киото лежал через провинцию Этидзэн, так что молодой самурай испросил разрешения задержаться там, чтобы проведать вдовствующую матушку. Разумеется, ему не отказали.

Из Ното он выехал, когда зима уже разгулялась, все вокруг замело снегом, и, хотя конь под Томотадой был выносливый, продвигался он медленно. Дорога петляла по горной местности, где селения попадались совсем редко. На второй день утомительного путешествия один безотрадный час сменял другой, и под вечер Томотаде стало ясно, что до ближайшего приюта он доберется лишь глубокой ночью. Молодой самурай забеспокоился, и на то была серьезная причина: надвигалась снежная буря, ледяной ветер уже хозяйничал в окрестностях, а изможденный конь начинал спотыкаться. И вдруг приунывший было Томотада заметил впереди соломенную крышу хижины на вершине поросшего ивами холма. С трудом заставив обессилевшего скакуна подняться по склону, Томотада громко постучал в тяжелые ставни, защищавшие жилище от ветра. На стук выглянула старуха и при виде красивого юноши тотчас запричитала:

– Ох, жалость-то какая, молодой господин путешествует один-одинешенек в такое ненастье! Входите же скорее, милости просим!

Спешившись, Томотада отвел коня в сарай на заднем дворе и заторопился в дом. Там у очага, в котором потрескивала бамбуковая щепа, грелись старик и девушка. Путника почтительно пригласили сесть поближе к огню, а старуха со стариком тем временем принялись разогревать рисовое вино и готовить ужин для гостя, вежливо расспрашивая его о путешествии. Девушка почти сразу молча удалилась за ширму, но Томотада успел с удивлением заметить, что, несмотря на грязную, ветхую одежду и длинные спутанные волосы, она дивно хороша собой. Интересно, что такая красавица делает в бедняцкой хижине, затерянной в глуши?..