Две серьезные дамы - Джейн Боулз

пешком к городской окраине. Приезжая в новое место, это он всегда предпринимал в первую очередь. Миссис Копперфилд терпеть не могла знать, что ее окружает, поскольку оно всегда оказывалось еще более чужое, чем она опасалась.

Шли они долго. Улицы стали походить одна на другую. С одной стороны, они постепенно поднимались в горку, а с другой – резко спускались к топким участкам у самого моря. Под жарким солнцем каменные дома были совершенно бесцветны. Все окна тяжко зарешечены; куда ни глянь, жизни почти нигде никакой. Они набрели на троих голых мальчишек, боровшихся с футбольным мячом, и свернули вниз по склону к воде. Им навстречу медленно шла женщина, вся в черном шелке. Когда они ее миновали, она развернулась и бесстыже уставилась на них. Несколько раз они поглядывали через плечо и все еще видели, что она стоит и за ними наблюдает.

Застали отлив. Они двинулись по грязному пляжу. Позади них стояла большая каменная гостиница, выстроенная перед невысоким утесом, поэтому на здание уже падала тень. Приливные отмели и вода еще оставались на солнце. Они шли, пока мистер Копперфилд не отыскал крупный плоский валун, на который можно было присесть.

– Здесь так красиво, – сказал он.

В грязи у них под ногами боком пробежал краб.

– О, взгляни! – произнес мистер Копперфилд. – Тебе они разве не нравятся?

– Да, я их обожаю, – ответила она, но не могла подавить в себе ужаса, который в ней вздымался при виде окружающего пейзажа. На фасаде гостиницы кто-то написал зелеными буквами Cerveza – Пиво.

Мистер Копперфилд подкатал штанины и спросил, не хочется ли ей пройтись с ним босиком по краю воды.

– Сдается мне, я и так далеко зашла, – ответила она.

– Ты устала? – осведомился он.

– О нет. Я не устала. – А когда отвечала, у нее на лице отразилась такая мука, что он спросил, в чем беда.

– Я несчастна, – сказала она.

– Опять? – спросил мистер Копперфилд. – А сейчас-то с чего тебе быть несчастной?

– Я себя чувствую такой потерянной, мне так далеко ото всего и так страшно.

– Что же во всем этом пугающего?

– Не знаю. Все это такое чужое и никак ни с чем не связано.

– Это связано с Панамой, – едко заметил мистер Копперфилд. – Неужели ты никогда этого не поймешь? – Он помолчал. – Вообще-то не думаю, что еще буду стараться, чтоб ты что-то поняла… А схожу к воде сам. Ты все удовольствие портишь. С тобой никому ничего не поделать. – Он надул губы.

– Да, я знаю. В смысле, сходи к воде. Наверное, я все-таки устала. – Она посмотрела, как он пробирается по камешкам, для равновесия вытянув руки, словно канатоходец, и пожалела, что она не с ним, потому что он ей так нравился. Что-то в ней воодушевилось. Дул сильный ветер, и невдалеке от берега быстро проплывали прелестные лодки под парусом. Она откинула назад голову и закрыла глаза, надеясь, что, возможно, этого воодушевленья достанет, чтобы подбежать к мужу. Но ветер дул недостаточно, а с закрытыми глазами видела она, как перед «Отелем де Лас Пальмас» стоят Пасифика и миссис Куилл. С ними она попрощалась из старомодной коляски, которую наняла ехать к вокзалу. Мистер Копперфилд предпочитал идти пешком, и она осталась наедине со своими приятельницами. На Пасифике были атласное кимоно, которое купила ей миссис Копперфилд, и домашние тапочки с помпонами. Щурясь, она стояла у самой стены гостиницы и сокрушалась, что выскочила на улицу в одном кимоно, но у миссис Копперфилд была всего минутка на то, чтобы с ними попрощаться, и из коляски она не выходила.

– Пасифика и миссис Куилл, – сказала им она, перегнувшись из виктории[4], – вы не можете себе представить, в каком я ужасе от того, что покидаю вас даже на два дня. Я честно не знаю, как сумею это выдержать.

– Послушайте, Копперфилд, – ответила ей тогда миссис Куилл, – поезжайте и хорошенько повеселитесь в Панаме. Не думайте о нас ни минуты. Вы меня слышите? Батюшки-светы, да будь я достаточно молода, чтоб ехать с мужем в Панама-сити, у меня лицо было б совсем другое, чем сейчас у вас.

– Ничего это не значит – ехать с мужем в Панама-сити, – очень твердо стояла на своем Пасифика. – Это не означает, что она счастлива. Всем же разное нравится. Может, Копперфилд больше по душе удить рыбу или покупать платья. – Тут миссис Копперфилд благодарно улыбнулась Пасифике.

– Что ж, – как-то слабовато парировала миссис Куилл, – я уверена, ты, Пасифика, была бы счастлива, поезжай ты с мужем в Панама-сити… Там красиво.

– Она же все равно в Париже бывала, – ответила Пасифика.

– Так дайте же мне слово, что вы здесь будете, когда я вернусь, – попросила их миссис Копперфилд. – Я просто в ужасе от мысли, что вы можете внезапно исчезнуть.

– Не сочиняйте себе ничего, дорогая моя; жизнь и без того трудна. Куда же мы денемся? – сказала ей Пасифика, зевая и поворачиваясь зайти в дом. Затем она послала миссис Копперфилд воздушный поцелуй из дверного проема и помахала рукой.

– Такая радость – быть с ними, – вслух произнесла теперь миссис Копперфилд, открывая глаза. – Великолепная утеха.

Мистер Копперфилд возвращался к плоскому валуну, где она сидела. В руке он держал камень, странный на ощупь и по виду. Подходя к ней, мистер Копперфилд улыбался.

– Смотри, – сказал он, – какой забавный камешек, а? Очень даже красивый. Я подумал, что ты захочешь посмотреть, поэтому и принес тебе. – Миссис Копперфилд осмотрела камень и произнесла:

– Ох, красиво и очень странно. Большое тебе спасибо. – Поглядела, как он лежит у нее на ладони. Пока она его рассматривала, мистер Копперфилд сжал ей плечо и сказал:

– Погляди, как пароход вон там воду пашет. Видишь? – Он слегка изогнул ей шею, чтобы она глянула в нужную сторону.

– Да, вижу. Тоже чудесно… Думаю, нам лучше уже пойти домой. Скоро стемнеет.

Они ушли с пляжа и вновь двинулись по улицам. Темнело, но там теперь стояло больше людей. Они неприкрыто обсуждали чету Копперфилдов, когда те проходили мимо.

– Поистине чудесный день был, – проговорил мистер Копперфилд. – Тебе же хоть немного понравилось, а? – мы такое невероятное видели. – Миссис Копперфилд сжимала ему руку все крепче и крепче.

– У меня на ногах нет крыльев, не то что у тебя, – сказала ему она. – Ты должен меня простить. Я не умею так легко перемещаться. В мои тридцать три у меня есть определенные привычки.

– Это скверно, – ответил он. – Конечно, определенные привычки есть и у меня – еды, сна, работы, – но мне кажется, ты не об этом, верно же?

– Давай не будем. Я