Два капитала. Как экономика втягивает Россию в войну - Семен Уралов

На периферии деиндустриализация носит ужасающий характер. Наиболее пострадали окраинные регионы СССР — Молдавия, Таджикистан, Прибалтика, Западная Украина, Киргизия.

Историю промышленной деградации можно увидеть на примере любого крупного города национальной периферии — Риги, Душанбе, Тбилиси, Бишкека, Кишинева или Львова. На примере последнего попытаемся рассмотреть эти политэкономические процессы.

В рамках союзной экономики Львов был главным научно-промышленным центром всего Карпатского региона. Там производили троллейбусы, автопогрузчики, станки, автобусы, мопеды и велосипеды, ремонтировали самолеты и танки. Во Львове располагалась штаб-квартира Западно-Украинского военного округа. Учитывая близость Польши, именно во Львове находился один из командных плацдармов Советской армии на западном направлении. Вершиной львовской промышленности был концерн «Электрон», который производил первые в СССР телевизоры с сенсорным, а затем с дистанционным управлением. Обладать таким телевизором с горизонтальным рядом красных кнопочек вместо привычной ручки-трещотки было мечтой любого советского мещанина. Именно «Электрон» наладил первый выпуск телевизоров с японскими кинескопами, что в те годы было невиданным примером интеграции — где Япония, а где Львов. Город Львов был настолько крутым индустриальным центром, что там был еще один производитель телевизоров — завод «ЛОРТА» (на самом деле был оборонным заводом). Также во Львове собирали мопеды «Карпаты» и «Верховина», которые были мечтой каждого сельского подростка. Всего за 50 лет стремительной индустриализации Львов развился из трехсоттысячного города до почти миллионника. Близость к польской границе активно стимулировала приграничную торговлю. Образовалась прослойка фарцовщиков — людей, которые покупали у поляков дефицитные жвачки «Турбо» или джинсы «Мальвина» и перепродавали их в комиссионках. Когда граница чуть-чуть приоткрылась, фарцовщики стали челночниками и потащили на себе импорт.

И вот динамично развивающийся научно-промышленный город оказывается на периферии разрушенной постсоветской экономики. Первыми рухнули наукоемкие отрасли, которые естественным образом замыкались на армию и ВПК. Затем через львовскую таможню ринулся импорт, уничтоживший собственное производство. Дыра на границе, разросшаяся до неприличных размеров, плюс местный мелкобуржуазный менталитет сделали производство во Львове просто невыгодным. Теоретически могло бы выжить автобусное и троллейбусное производство, однако был выбран курс на разрыв кооперационных связей с Россией и на евроинтеграцию, поэтому восточные рынки стремительно терялись. Не помог ЛАЗу и приход российского инвестора. Некогда передовое производство — именно на автобусе ЛАЗ отвозили Гагарина на Байконур — не смогло перепрофилироваться под новые реалии и наладить выпуск чего-то вроде ГАЗели для частных предпринимателей. В результате импорт б/у автобусов из ЕС на корню уничтожил собственное производство. Массово импортировали по теневым схемам автобусы «Ивеко», «Мерседес» и других производителей.

Приоритет развития торговли в ущерб производству привел к катастрофе в обществе. Стремительно растущая безработица вынудила самую активную часть населения уезжать на заработки. Италия, Испания, Польша, Португалия, Чехия, РФ, сезонные работы в Швеции и Норвегии — львовяне оказались не нужны в родном городе. В вузах Львова до сих можно встретить объявления о наборе групп для сбора земляники в Швеции из числа преподавателей и студентов.

Деградация промышленности изменила экономику, а экономика изменила общество. Так, во Львове уже выросло поколение детей без родителей, которых воспитали бабушка с дедушкой либо двор. Стандартная схема — родители на заработках, пересылают деньги детям и приезжают два раза в год — на Рождество и Пасху. В лучшем случае, если родители в Италии или Польше хорошо устроились, возможен совместный отпуск. На маленькие города и села деиндустриализация оказала опустошающий эффект.

Появились села, в которых буквально все трудоспособное население находится на заработках, остались начальники, алкоголики, старики, подростки и дети.

Причем собственно украинским городом Львов стал именно благодаря индустриализации. Так, в 1931 году, согласно переписи населения, украинцев во Львове жило 15 % при населении 320 тысяч человек, а уже в 1989 году было 80 % при 800 тысячах жителей. В абсолютных цифрах количество украинцев во Львове выросло с 50 до 650 тысяч.

Стремительное индустриальное развитие города требовало привлечения новой рабочей силы, ее, естественно, черпали из провинции. Открывались училища, техникумы, вузы, возводились микрорайоны, куда переселяли жителей близлежащих сел, — в общем, шла обычная индустриализация, как и везде.

Однако всего за 25 лет промышленной деградации город, который притягивал трудоспособных людей, оказался не в силах их удержать. Массовая трудовая миграция подкосила Львов, который уже, похоже, никогда не будет промышленно развитым. По крайней мере, нескоро повезут космонавтов на ЛАЗе на Байконур, а мещане в ближайшие 50 лет не будут мечтать о телевизоре «Электрон».

После безработицы второй по значимости эффект социальной деградации — вынужденная трудовая миграция. Таджикистан, Молдавия, Киргизия, Украина — разные по уровню развитости республики оказались поражены одним и тем же социальным вирусом. Самые активные граждане вынуждены уезжать, потому что на родине им нет применения. И в этом смысле между Львовом, Кишиневом, Душанбе, Бухарой и Бишкеком нет никакой разницы.

И дело вовсе не в агентах Госдепа или происках мировой олигархии, просто на периферии кооперационные связи разрушаются в первую очередь. Например, наиболее проблемными регионами России являются республики Северного Кавказа. Принято списывать все на национальный менталитет, отсылать к истории и приводить в качестве аргумента политический фольклор. Однако если рассмотреть проблемы Северного Кавказа в политэкономическом свете, то мы также увидим, что корень проблемы — уничтожение промышленности региона. В рамках союзной экономики существовала экономическая зона «Закавказье», которая включала в себя экономики Армении, Азербайджана и Грузии. Несмотря на национальные границы, с точки зрения экономики это был единый регион: Азербайджан с запасами нефти, развитым сельхозпроизводством, выходом в Каспийское море и границей с Ираном; Армения с запасами полудрагоценных и драгоценных камней, редкоземельных металлов, развитой промышленностью, научной школой и границей с Ираном и Турцией; Грузия с протяженной береговой линией и портами Черного моря, развитым сельхозпроизводством и границей по суше с Турцией. Закавказский экономический район располагал десятимиллионным рынком труда. Это еще одна Беларусь. Экономики Грузии, Армении и Азербайджана представляли собой единую кооперационную систему. Обмен товаров проходил и морем, и по суше, и авиасообщением, причем последнее, учитывая горную местность, было особо развито. Достаточно вспомнить советский фильм «Мимино» с Вахтангом Кикабидзе в главной роли о провинциальном пилоте вертолета, который мечтает летать за штурвалом авиалайнеров, и у него это получается.

Северный Кавказ России, в свою очередь, был транзитным регионом по отношению к богатейшему Закавказью. В условиях уничтожения закавказского экономического региона республики Северного Кавказа оказались в тупике: собственная промышленность была слабо развита и связана кооперационными цепочками с Закавказьем.