Кровавый орел - Крейг Расселл

– Мне теперь отступать некуда – похоже, не я себя выбрал для этого дела, – сказал Фабель и объяснил, что так называемый Сын Свена почему-то положил на него глаз и выбрал своим почетным преследователем.

Слушая Фабеля, Шрайбер то кивал, то хмурился, словно смакуя и медленно проглатывая каждый кусочек информации, однако Фабель заметил, что пристальный взгляд бургомистра при этом беспокойно мечется по просторной комнате, – так хищник машинально изучает округу. Фабелю было очевидно, что бургомистр слушает его предельно внимательно… и одновременно думает о чем-то своем, далеком от происходящего разговора.

Когда Фабель замолчал, инненсенатор Ганц сказал:

– Меня интересует одно, герр гаупткомиссар: есть ли у вас четкая стратегия поведения в данной ситуации. Наша первейшая задача – не дать маньяку манипулировать нами, не втянуться в его игру! Нужно действовать, а не пассивно следовать за развитием событий!

Фабель хотел было парировать этот выпад, но Шрайбер его опередил:

– Гуго, герру Фабелю я доверяю целиком и полностью. Такой не подкачает. И думаю, негоже политикам диктовать уголовному розыску, как лучше работать.

Пухлые поросячье-розовые щеки Ганца заалели еще ярче. Шрайбер ясно дал понять ему, кто тут главный, а кто просто министр.

У Фабеля осталось двойственное чувство. Шрайбер вроде бы и похвалил его, и наговорил кучу приятного… Но он не был убежден, что бургомистр ему действительно доверяет. И что этому цепкому, одетому с иголочки доктору Шрайберу следует доверять…

Становившееся неловким молчание нарушил Ван Хайден:

– Думаю, гаупткомиссару Фабелю пора ввести вас, господа, в курс самых последних событий.

Шрайбер сел за стол, и Фабель начал обстоятельный рассказ, сопровождая его показом фотографий с мест преступлений. Толстый Ганц пару раз бледнел и ахал; Шрайбер вел себя сдержаннее – на его лице застыла маска торжественной сосредоточенности, которая подходит на все случаи официальной жизни – от похорон до радостных юбилейных церемоний. Закончив рапорт, Фабель откинулся на спинку кресла и вопросительно посмотрел на Ван Хайдена.

– У вас все, герр Фабель? – спросил тот. – Ничего нового не всплыло со времени нашей с вами последней беседы?

– К сожалению, появилось одно малоприятное предположение, герр криминальдиректор. Правда, пока что это голая гипотеза…

– Выкладывайте!

– Я только что обратил внимание присутствующих, что на входной двери квартиры второй жертвы не было следов взлома и в обоих случаях не имеется ни малейших свидетельств сопротивления жертв. Это привело нас к следующему заключению: или преступник принуждал к покорности, угрожая каким-то оружием, или жертвы по неизвестной причине доверяли своему будущему убийце. Если доверяли, то почему? Первое объяснение: были знакомы с убийцей. Это решительно противоречит повадке серийных убийц выбирать в жертвы людей, которые видят их в первый раз. Вдобавок жертвы жили в разных районах города и между ними социальная пропасть. Представить, что у них имелся общий знакомый, можно только с огромной натяжкой…

– А второе объяснение, почему они могли доверять убийце? – нетерпеливо спросил Шрайбер.

– Второе объяснение: наш преступник маскировался под должностное лицо, которое автоматически внушает доверие.

– А именно? – спросил Ван Хайден.

– Скажем, прикидывался полицейским… или чиновником городского самоуправления.

В комнате повисло тягостное молчание. Шрайбер и Ганц обменялись странным взглядом. У Ван Хайдена был прибитый вид. Один Фолькер казался невозмутимым.

– Но ведь это всего лишь предположение?

Вопрос Ван Хайдена больше походил на страстную мольбу: «Да минует нас чаша сия!»

– Верно, не более чем предположение. Однако нам трудно понять, почему жертвы без борьбы следуют за убийцей или без сопротивления пускают в свое жилище. Не исключено, что он маскируется под какого-то технического специалиста и имеет наготове правдоподобную байку, но наш криминальный психолог полагает, что в характере этого парня упиваться тем чувством власти над своими жертвами, которое дала бы ему полицейская форма или полицейская бляха.

Опять розовые щеки Ганца болезненно заалели.

– Я уверен, господа, вы и сами знаете, каким нападкам подвергается в настоящий момент полиция Гамбурга. Ее репутация в массовом сознании сильно подмочена постоянными наскоками прессы. Не далее как вчера у меня была малоприятная дискуссия на повышенных тонах с сенатской комиссией по делам полиции. Мне пытаются доказать, что гамбургская полиция якобы заражена расизмом и высшие чины не только смотрят сквозь пальцы на проявления расизма в рядах своих служащих, но и сами им грешат… Сейчас нам только не хватало маньяка в полицейской форме, который слоняется по городу и потрошит женщин!

Этот монолог взбесил Фабеля.

– Во-первых, я изложил лишь рабочую гипотезу, – сказал он. – Во-вторых, мы не можем отвечать за то, что какой-то психопат затеял маскарад и под видом полицейского творит черные дела!

– Герр инненсенатор Ганц другое имел в виду, – вмешался бургомистр Шрайбер. – Беда в том, что население уже сейчас относится к полиции не совсем доброжелательно. И начнет просто шарахаться от людей в форме, если узнает, что по улицам расхаживает серийный убийца в мундире или с бляхой уголовного розыска!

– Если это окажется правдой, информацию разумнее скрывать от широкой публики вплоть до поимки преступника. Все равно никому не поможет… Но хочу еще раз подчеркнуть, это просто версия – пока что ничем не подтвержденная версия!

– Я искренне надеюсь, что ваша гипотеза окажется ложной, герр Фабель, – сказал Ганц. Он хотел еще что-то добавить, однако Шрайбер остановил его строгим взглядом.

– Ладно, будем надеяться, что Бог нас милует, – сказал бургомистр. – К тому же я верю, что герр Фабель схватит этого монстра уже в самое ближайшее время.

«Мне бы ваш оптимизм, если он не фальшивый! – подумал Фабель. – Схватить-то этого типа я непременно схвачу, да только когда?»

Тут Шрайбер обратился напрямую к Ван Хайдену:

– Итак, я ожидаю конкретных подвижек в следствии как можно скорее. Нам надо выходить на прессу с чем-то положительным. Я знаю, какая сложная задача стоит перед вами. Делайте свое дело и ни о чем другом не думайте. Увы, мне в отличие от вас приходится постоянно тревожиться о настроениях в обществе. К сожалению, формируется нездоровый имидж Гамбурга как самого преступного города в Германии. Этому необходимо воспрепятствовать. Если серийный убийца загуляется на свободе, у жительниц Гамбурга будет дополнительная причина чувствовать себя обессвобоженными.

«„Чувствовать себя обессвобоженными“, – передразнил про себя Фабель. – Родного языка не знает! Хуже наших бюрократов только наши политики. Словечка в простоте не скажут! Почему, как только их выберут на должность, они сразу вычеловечиваются и обессовестливаются?»