Куклу зовут Рейзл - Владимир Матлин

— Да, всё это было непросто… Давайте попьём кофеёчку, и я вам кое-что расскажу. А то, знаете, и поговорить-то не с кем.

Он извлёк из ящика стола две почерневших от времени чашки, нацедил из кофейника чёрной жижи и придвинул мне сахарницу.

— Я знаю, как вы там все ко мне относились: пристроился, мол, в зятья и на этом карьеру делает, такой-сякой. А многие при том завидовали. Если бы знали они, чего мне это стоило, через какие унижения пришлось пройти… Впрочем, я это заслужил, честно признаю. Родился я в Одессе, мои родители евреи. В начале войны папу забрали в армию, и он не вернулся, погиб под Киевом. Мама со мной на руках эвакуировалась в Казахстан, позже вышла замуж, там мы и осели. Конечно, я знал, что я еврей, — так было написано в моём паспорте. В этом, собственно говоря, и заключалось моё еврейство. Да что вам говорить, вы знаете сами, что мы были там за евреи…

Работал я киномехаником. Стационарную кинопроекцию, передвижку — всё прошёл. Потом как-то стал пописывать в местные газеты: впечатлений было много, я весь восточный Казахстан изъездил с кинопередвижкой. И тут в моей жизни случилось важное событие: я познакомился с Капитолиной. Случайно, можно сказать, в редакции газеты «Заря коммунизма», я там сотрудничал тогда. Было это в самый разгар «целины», помните эту вакханалию? Вызвал главный редактор, говорит: «Вот познакомься с Капитолиной Афанасьевной. К нам из ЦК комсомола. Сопровождать её будешь в Краснознаменский, Жаксы и ещё куда понадобится». Ну, поехали на «газике». Смотрю, хоть и из Москвы, а в обращении простая. Не красавица, конечно, но так женщина нормальная. Ездили подолгу, застревали в пути, ночевали где попало. Так как-то и получилось, что у нас завязались отношения…

Через неделю улетела она в Москву, но вскоре опять вернулась в качестве уполномоченного, временно, на период уборки. Тут уже такая любовь пошла… Короче, она забеременела. Встал вопрос о женитьбе. Я — пожалуйста, только жить нам негде. Она говорит: «У родителей в Москве квартира и дача. Само собой, нужно согласие папы». А папа у неё, я это уже знал, большой пост занимал при Никите, в ближний круг входил. Тут я рассказал ей о своём происхождении. Она расстроилась: папа, говорит, не согласится. Но что делать, время идёт, последствия аморалки выпирают всё больше… В общем, поехал я в Москву представляться папаше Афанасию. А он уже в курсе, на меня еле смотрит, кривит нос. «Вот что, — говорит, — придётся действовать так. Тебя здесь никто не знает. Скажи, что паспорт при переезде пропал. Подашь заявление на новый паспорт, и я всё устрою. Будешь по паспорту украинцем, фамилия подходящая».

Ну а дальше жизнь моя пошла как бы помимо моего желания. То есть, конечно, я был не против назначения на хорошую должность — сначала в редакцию, а потом, после падения Никиты, когда папашу понизили до кино, в Госкинокомитет. Там меня не любили — завидовали, конечно. Но я с ними держался гордо, независимо. Пожалуй, несколько зарвался. Признаю. Но понять это можно: молодой парень из глухой дыры, и вдруг — Москва, высшая партийная элита, должность в кинематографе… Как тут не закружиться молодой головушке? Но вот что важно: никому ничего плохого я не сделал. Ведь это главное, верно?

Вопрос относился ко мне, но я предпочёл промолчать. Хотя видел его тревожный взгляд и понял, что он думает об этом постоянно.

Не получив от меня ответа, он продолжил:

— Вскоре у папаши начались неприятности, и со мной тоже начальство стало разговаривать иначе, я сразу почувствовал. А тут эта история с «кадумом»… Слышали, наверное. Что? Шутка Лера Залмансона? Оставьте, какая наивность! Разве посмел бы этот говнюк, стукач несчастный, так шутить? Он ведь без разрешения инстанций в носу не ковырялся, извините за выражение… Кто, Лер пострадал? Да его так и так убрали бы из комитета, было указание от евреев избавиться. А тут он появился у вас на студии вроде бы как жертва режима, герой-мученик. Вы от восторга чуть не уписались. Да ещё там на какого-то антисемита накричал, а тот, наверное, тоже из стукачей, задание выполнял. А у Залмансона задание было на студийных евреев стучать, это вы сообразили?

Нет, операция «кадум» была не его инициативой, это мои «доброжелатели» из начальства подстроили. А может, и кто-то из других органов. Конечно, я поступил как полный кадум, жадность фраера погубит — знаете такую пословицу? Хотя на самом деле не столько я был их мишенью, сколько папаша. Его этой историей вконец достали: пристроил, мол, болвана-зятя, а тот хапает направо-налево. В общем, перевели его куда-то на Урал директором кинохроники, от «хрущёвцев» старались тогда избавляться. А мне предложили ехать в Сибирь, редактором районной газеты. Дачу и квартиру у папаши отняли, а мы ведь втроём с дочкой у них жили. В общем, дело дрянь. И тут моя Капа заявляет: «А ну их всех куда подальше. Давай уедем в Израиль». Я: «Ты с ума сошла, кто же нас выпустит и кто впустит: я украинец, а ты русская». Капа в ответ: «А ты опять паспорт потеряй. А в новом напиши “еврей”». Да, тихоня такая, всё помалкивает, а вот когда приспичило…

Некоторое время я сопротивлялся, а потом вижу — деваться некуда, не в Читинскую же область переезжать. Да и зло берёт на сволочей. В общем, потерял я паспорт, а потом восстановил в соответствии со своей одесской метрикой, которая каким-то чудом уцелела. И снова стал евреем. В эмиграцию нас отпустили без проблем. Папаша Афанасий был уверен, что отпустили только для того, чтобы его окончательно скомпрометировать. А сам, между прочим, перед отъездом шепнул мне: «Правильно, езжай, ну их всех на…»

Вот и живу себе с тех пор на земле предков. Вспомнил свою первую профессию — как приходилось аппаратуру чинить. Конечно, техника с тех пор изменилась невероятно, однако если у человека есть вкус к аппаратуре… В общем, подучился и открыл вот эту мастерскую. Ничего себе, существуем. Капа помогает, дочки тоже, когда свободны. Старшей, правда, некогда: своя семья, муж, двое сыновей — наши с Капой внуки. А младшая сейчас в армии, связист (или связистка, как правильно по-русски?) Отпустили на побывку, так она оба дня здесь работает, заказы оформляет, фото печатает. Помогает. — Он вдохнул, помолчал. — Что вам сказать? Конечно, здесь мы самые что ни на есть рядовые граждане, а там мы принадлежали… к чему-то принадлежали. Но какой ценой? Всё время было чувство: украл чужое и вот-вот разоблачат… Нет, по гроб благодарен Капе, что тогда сказала: «Уедем в Израиль». Умница. — И спохватившись: — А камеру вашу я исправлю. Есть смысл повозиться: камера хорошая. Завтра утром будет готова.

…Да, был Исход, были вокруг него всякие страсти, всякие происшествия и всякие люди. Люди разного свойства и качества, хочется заметить, и мотивы их участия в Исходе были самыми разными. Великие исторические события, как известно, осуществляются руками людей не всегда великих…

Войдя внутрь, Светочка ахнула:

— Как красиво!

Действительно, обеденный зал выглядел великолепно даже по сравнению с роскошным атриумом, в котором они только что были: ещё больше мрамора, хрусталя, росписи, портьер…

— Да, недурно, — сдержанно согласился Никита Андреевич, но видно было, что и на него эта роскошь производит впечатление. Величественный, как мраморная лестница, метрдотель едва притронулся к их удостоверениям и плавным жестом пригласил пройти к столу. Тут же подскочил официант, негр среднего возраста с ослепительной улыбкой. Зал располагался на нескольких уровнях, и, когда Светочка и Никита Андреевич подошли к ступеньке, официант сказал: