Вдвойне робкий - Андрей Симагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стремительно вошел Молдер — осунувшийся и какой-то непримиримый. Его сумасшедшая гипотеза о мутанте, похоже, блестяще подтверждалась, но радости он не испытывал ни малейшей. Маньяк, похоже, был ему отвратителен. Наверное, где-то на чисто физическом уровне уже — так, как некоторые люди испытывают непреодолимое и, в сущности, необъяснимое отвращение к членистоногим. Какой-нибудь вполне нормальный, жизнерадостный киллер, срубающий на каждом трупе тысячи баксов еженедельно и весело прогуливающий их потом с девочками, как и подобает всякому нормальному человеку при шальных деньгах, по-человечески куда отвратительнее этого мутанта, думала Скалли. Но то именно чисто человеческое отвращение. А тут — чуждое существо, нелюдь… Наверное, это несправедливо. Однако что такое — справедливость? Соответствие закону? Чушь…
Тогда что? Смешное слово. Так часто звучит, мы прячемся за него едва ли не по двадцать раз на дню — а что оно значит, даже не задумываемся. Похоже, мы пользуемся им только для того, чтобы отсечь все выходящее за рамки стандартного, не задумываться о конкретных, подчас очень странных бедах людей… вгоняем жизнь в правильную решетку. Справедливость… Сообразованность с правами окружающих? Но как сообразоваться с ними тому, кто самой жизнью поставлен перед необходимостью вести себя не так, как ведут себя другие? Как примирить стандартные права с нестандартной потребностью?
Ох, лучше не думать. Это все литература. Преступник есть преступник.
В конце концов, убивать людей грешно.
— Приехал полицейский художник, — отрывисто сказал Молдер, остановившись рядом с креслом, в котором сидела Скалли. Он немного запыхался, на лбу его блестели бисеринки пота. — По описаниям соседей он сделал портрет этого господина. Знаешь, приятное лицо… умное, тонкое… — он качнул головой, словно удивляясь, — Сейчас рассылают портрет по сети… Нашего друга зовут Вирджил Энканто. Во всяком случае, на это имя составлен договор о найме квартиры.
— Вирджил… — без выражения повторила Скалли. Фамилию преступника она уже знала от Джесси, имени еще не слышала. Забавно. Английский вариант имени Вергилий. Великий поэт Древнего Рима…
Тот, кто, если верить Данте, с полным знанием дела — явно гулял там не раз — провел его однажды по всем кругам ада.
Вирджил.
— Однако, — продолжал Молдер, — кроме этого нет никаких свидетельств, что этот человек вообще существует. Нет ни водительских прав, ни карточки социального страхования… Пришел ниоткуда и, судя по всему, собирается снова уйти в никуда.
— А его работодатель?
— Энканто — переводчик. Последнее время работал с итальянским, но вообще-то полиглот. Притом свободный художник. Издатели платили ему наличными.
— Он сказал девушке, что собирается в Нью-Йорк. Пакет, который он недавно получил из издательства, был как раз из Нью-Йорка, обертку нашли при обыске. Может, он за очередным гонораром и летит.
— Никуда он не летит, Скалли. Во всяком случае, сейчас. Он не глуп, он умеет выживать. Такое с ним, наверное, не в первый раз. Он обязательно затаится.
— С чемоданом в руке?
— Чемодан он может сдать в любую камеру хранения, оставив при себе только самое необходимое. Есть уйма гостиниц и мотелей, где можно записаться под каким угодно именем. А может быть… может, он поступит еще проще. Попросит убежища у какой-нибудь из сетевых подружек.
Молдер покосился на соседний стол — там, тихонько посвистывая сквозь зубы и время от времени вслепую пробегая пальцами по клавиатуре, Джонни Поллак неотрывно и словно бы завороженно вглядывался в мертвый экран монитора.
— Он ведь связывался с потенциальными жертвами через сеть. Они все здесь, в Кливленде… Зачем ему иные города? Он покушал в Эбердине, потом приехал сюда, попасся, теперь двинется дальше и станет уже не мистером Вергилием, — Молдер, конечно, тоже обратил внимание на характерное имя мутанта, — а, скажем, мистером Алигьери… И, значит, все имена и адреса у него в этом проклятом ящике, — Молдер, на сей раз не оборачиваясь, ткнул пальцем в сторону Поллака: — В его компьютере, — обернулся-таки. — Мистер Поллак! Как у вас дела?
Прошло несколько мгновений, прежде чем Поллак, по-прежнему не отрывая глаз от монитора, проурчал:
— А?
— Мистер Поллак! — громко, как к глухому, обратилась к эксперту Скалли. Вам удалось что-нибудь обнаружить?
Поллак вытащил из дисковода компьютера какую-то дискету и кинул ее на дальний конец своего стола. Выдвинул один из ящиков, некоторое время рылся там, потом извлек еще одну дискету и лихим движением вогнал в жалобно щелкнувший дисковод.
— Удалось, — сказал Поллак и снова коротко протанцевал пальцами по клавишам.
— Что?
— Я обнаружил, что все файлы стерты.
— То есть…
Поллак наконец обернулся к ним.
— То есть этот поэт отформатировал жесткий диск перед тем, как дать стрекача.
По экрану побежали наконец какие-то осмысленные колонки цифр и букв. Поллак снова вперился в экран и с некоторым облегчением сказал:
— Ну вот. Теперь у меня для вас целых две новости: хорошая и плохая. С какой начнем?
— С обеих сразу, — ответил Молдер.
— Так не бывает, мистер Молдер. Нельзя одновременно шагнуть и левой ногой, и правой…
— Можно, — сказал Молдер. — Это называется прыжок.
— Прыгайте на стадионе, сэр, тут — наука. Итак, хорошая новость: файлы можно восстановить. Плохая: они все зашифрованы и стоят на паролях.
— Что из этого следует?
Поллак усмехнулся.
— Что сегодня ночью мне не спать.
— То есть?
— На расшифровку потребуется время.
— Времени у нас мало, — проговорил Молдер и посмотрел на часы.
Поллак почему-то тоже посмотрел на часы и ответил:
— Уж сколько потребуется, столько и уйдет.
Потребовалось три, а ушло три с четвертью, потому что в половине второго мистер Поллак смертельно захотел крепкого кофе, и ему пришлось оторваться от работы на четверть часа, чтобы хоть как-то восстановить силы. Ни Скалли, ни Молдер не составили ему компании. Молдер висел на телефоне, а Скалли, ощущая себя какой-то на редкость ненужной, молча наблюдала, как компьютерный бог торопливо, но со вкусом поглощает гамбургер и запивает его крепчайшим кофе. Он явно наслаждался этим простым, но таким необходимым и таким приятным процессом. Он явно уже не мог работать дальше — он и без того делал невозможное. Он действительно был асом. Но Скалли смотрела, как он жует и глотает, и не могла отделаться от мысли: а что, если бы и ему, славному человеку, добросовестному и одаренному работнику, тоже вдруг из-за какой-то жуткой судороги природы понадобились бы для восстановления