Футуризм и всёчество. 1912–1914. Том 1. Выступления, статьи, манифесты - Илья Михайлович Зданевич

почему иноземное влияние сыграло положительную роль для поэзии, достигшей в середине XIX столетия своего апогея в лице поэта Тютчева, но не дало ничего живописи, ибо за всё это время, строго говоря, не было, кроме Александра Иванова, ни одного живописца, стоящего упоминания.

Ведь одновременно в Европе поэзия достигла большой высоты – и во Франции, и в Англии, и в Германии, тогда как живопись редко подымалась над посредственностью. Было у кого учиться русским горожанам – они давали многое, не было – они почти ничего не давали. Этим самым мы вовсе не хотим сказать, что русский мастер не способен к самостоятельному творчеству, но такое положение было вполне естественным для людей, оторванных от родной почвы и отягощённых наносными элементами. Однако в прошлом веке городское искусство пыталось не раз начать возврат, т. е. хотело приобщиться к деревне и почерпнуть у неё силы. Но предварительно заметим, что русская деревня значительно культурней русского города. Правда, город – средоточие внешней цивилизации и умственных сил страны, но если говорить о культуре как самобытном духовном богатстве, её больше в деревне, и доказательство этого в том, что деревенское искусство стояло выше городского и стоит вот уже два века. Отсюда ясно, чем должны были кончаться эти попытки. Они заранее обрекались на неудачу, ибо деревенское искусство основано на традиции и мастерстве, а у городских художников не было ни мастерства, ни художественной культуры, да этим и не откуда было взяться.

Такой попыткой, например, было во второй половине прошлого века т. и. передвижничество, начавшееся с реакции против академизма, но кончившее потерей даже тех крох, которыми обладала Академия. Идеологом этого направления был В. Стасов, который восторгался всяким народным произведением, ценил всякую мелочь, вышедшую из рук кустаря, до возведения в перл создания, и одновременно поощрял передвижничество, не замечая, какая пропасть между тем и другим. Однако время от времени возобновляющиеся попытки в конце концов должны были привести к известным результатам. Особенно быстро дело двинулось вперёд за вторую половину XIX столетия (не без помощи вышеназванного передвижничества). Главную роль, громадную и положительную, в этом росте культуры городов, столь оказавшемся благотворным для чистого искусства и его расцвета, сыграли те умственные течения России 60<-х> и 70<-х> годов, которые именно яро отрицали всякое самодовлеющее искусство и прославляли утилитаризм. Постепенно создавалась обстановка, которая могла позволить русским мастерам преодолеть двухвековую косность, начать возвеличивать родную живопись. Нужны были ещё некоторые побудители, чтобы разбить последние стены.

Этими побудителями явились французские живописцы конца века. Влияние их было велико и пошло по двум направлениям. С одной стороны, разбудив силы русского художника, оно дало ему недостающие знания и позволило понять великие достоинства произведений народных и допетровской эпохи, сделав тем самым возможным возврат к национальному мастерству; а с другой стороны, французы позволили русскому горожанину, поднявшись в своём уровне, перенести их принципы на русскую почву и, придав им своеобразную окраску, их разрабатывать и двинуть вперёд, создавая школу знания.

Первыми воплотителями этих возможностей явились Наталия Гончарова и Михаил Ларионов, о которых мы и будем говорить. Их искусства, по основам различные, соприкасаются многими сторонами и как бы взаимно дополняются. С другой стороны, они заслуживают величайшего внимания как яркие и первые выразители того художественного течения, которому, по-видимому, суждено совершить переворот в судьбах русской живописи.

II

Говоря правду, мы затрудняемся писать биографию Гончаровой. Её искусство чрезвычайно богато, а внешняя жизнь бедна, так бедна, что мало какие факты можно назвать, кроме рождения и выставок120. Однако пришлось бы очень много и долго писать и говорить, чтобы обрисовать эту женщину. Нужно было говорить о русской культуре вообще, о свойстве русской души, о духе Москвы и русской деревни и многое иное. И не потому, что Гончарова – результат известных влияний, так сказать, их сумма – нет, она внесла множество своего, она из тех, которые более создают историческую обстановку, чем создаются ею, но она же явление глубоко русское и неразрывно связано с русской культурой, один из лучших представителей русского гения, такого сложного, и для полного понимания её нужно знать условия, в которых она действует.

Мы от этого вынуждены отказаться, ибо наша задача очень скромна. К тому же Гончаровой, как и Ларионову, предстоит ещё так много совершить, что нет возможности вполне определить её величину и значительность её роли. Но нам уже ясно, что она явилась некой освободительницей русского духа.

В её религиозных композициях, в её крестьянских картинах, таких живописных, так и брызжут долго дремавшие силы. И не напрасно она так любит весну, не напрасно отдала ей столько удивительных холстов.

Наталия Сергеевна Гончарова родилась в мае 1881 года121 в одной из деревень Тульской губернии. Её отец, архитектор, происходил из старинного дворянского рода, когда-то очень богатого и возведённого в звание при Петре I. Наталия Николаевна Пушкина приходилась ему двоюродной бабкой122, мать же его, урождённая Чебышева123, в чьих жилах примесь татарской крови, была чрезвычайно образованной и сильно увлекавшейся живописью женщиной.

Мать Наталии Сергеевны была из духовной семьи Беляевых, дочерью одного из профессоров Московской духовной академии124.

Детство Гончарова провела в деревне у бабушки. Большим влиянием на неё пользовалась няня Мария, очень религиозный человек, и дворник Димитрий, бывший солдат, прекрасно певший песни и рассказывавший сказки. Девочка обнаруживала большую любознательность, влечение к природе, интересовалась ботаникой и жизнью животных. Тогда же у неё проявилась любовь к раскрашенным книжкам, одна из которых со словами малороссийской песни – «а молодость не вернётся, не вернётся она» – осталась памятной на всю жизнь. В 1892 году родители отвезли дочь в Москву и отдали в четвёртую женскую гимназию, в 1898 году оконченную, оставившую неприятные воспоминания. Город на Гончарову произвёл отталкивающее впечатление, и до 15 лет она не могла с ним свыкнуться – всё в нём из камня, не растёт трава, нет лесу, ни духа деревни, ни полей. Не знаменательна ли эта нелюбовь и не сыграла ли она многого в тяготении искусства Гончаровой к национально-русским мотивам и в том, какое место ей пришлось занять в живописи?

По окончании гимназии Наталия Сергеевна поступает на Исторические курсы, но спустя год их бросает и начинает серьёзно заниматься скульптурой и живописью. Рисовала она с детства, а теперь решает поступить в Московское училище живописи и ваяния, берёт несколько уроков у одного ученика художника Левитана, держит экзамен и поступает в скульптурный класс Паоло Трубецкого125. С первым временем пребывания в Училище связано её знакомство с Ларионовым, начало писания масляными красками