Красный истребитель - Манфред фон Рихтхофен

Первое волнение прошло. В такой ситуации мыслишь спокойно и собранно, взвешивая возможности своего и вражеского попадания. В целом же сам бой – это, как правило, наименее волнующая часть всего предприятия. Тот, кто волнуется в бою, наверняка допустит ошибки и не повергнет своего врага. Впрочем, кроме спокойствия, нужен еще и навык. Во всяком случае, в тот раз я не совершил ошибки. Я приблизился к своему парню на 50 метров, сделал несколько прицельных выстрелов и думал, что успех предрешен. Но не успел я выстрелить и десятью зарядами, как вдруг услышал страшный хлопок, и тут же что-то ударило по моей машине. Мне стало ясно, что в меня попали. Тут же я почувствовал, что страшно воняет бензином, и обнаружил, что мотор глохнет. Англичанин тоже заметил это и начал стрелять с удвоенной энергией, в то время как я был вынужден прекратить стрельбу.

Я устремился прямо вниз, инстинктивно выключив двигатель. И сделал это как раз вовремя. Когда бензобак продырявлен и дьявольская жидкость струится по ногам, опасность пожара очень велика. Перед тобой находится двигатель внутреннего сгорания, раскаленный докрасна. Если хоть одна капля бензина попадет на него, вся машина будет охвачена пламенем.

За мной в воздухе осталось легкое белое облачко. Я понимал, что означает его появление для моих врагов. Это первый признак грядущего взрыва. Я находился на высоте 2,5 тысячи, и мне предстоял еще долгий путь до земли. Но судьба смилостивилась надо мной, и двигатель заглох. Понятия не имею, с какой скоростью я спускался. Во всяком случае, настолько быстро, что не мог высунуть голову из машины, так как воздушный поток вдавил бы ее обратно.

Вскоре я потерял своего врага из виду. Во время приземления я лишь успел увидеть, что четыре моих товарища все еще дрались в небе. Были слышны пулеметные очереди. И вдруг я замечаю ракету. Что это – сигнал врага? Нет, не может быть. И вообще слишком яркий свет для ракеты. Очевидно, это горит машина. Какая? Горящая машина очень похожа на нашу. Нет! Слава богу! Это одна из вражеских. Кто мог подстрелить ее? Тут же вторая машина опускается и падает перпендикулярно земле, кружась, кружась кружась точно, как я, но неожиданно восстанавливает равновесие. Она летит прямо ко мне. Это тоже «альбатрос». Несомненно, его постигла та же участь, что и меня.

Я опустился на высоту, вероятно 300 метров, и подыскивал место для посадки. Такие внезапные приземления часто ведут к поломкам, иногда серьезным. Я нашел луг. Он был не очень большим, но вполне достаточным для осторожной посадки. Кроме того, он был выгодно расположен близ шоссе около Енин-Летарда. Я хотел приземлиться там.

Все шло как надо, и первой моей мыслью было: «Что стало с тем парнем?» Он сел в нескольких километрах от меня.

У меня было время осмотреть повреждения. Моя машина была пробита в нескольких местах. Пуля, которая заставила меня прекратить бой, прошла через оба бензобака. У меня не осталось ни капли топлива, и сам двигатель также был поврежден. Жаль, он очень хорошо работал.

Я сидел свесив ноги из машины, и, должно быть, у меня был очень глупый вид. Через минуту меня окружила большая толпа солдат. Потом подошел офицер. Он запыхался и был страшно взволнован, будто произошло что-то ужасное. Он бросился ко мне, глотнул воздуха и спросил: «Надеюсь, с вами ничего не случилось? Я все время следил за боем и страшно волновался! Бог мой, это было ужасно!» Я заверил его, что чувствую себя хорошо, спрыгнул на землю и представился. Он не разобрал, как меня зовут, но предложил подвезти меня на автомобиле до Енин-Летарда, где была расквартирована его часть. Он был офицером инженерных войск.

Мы сели в автомобиль и поехали. Хозяин машины был по-прежнему чрезвычайно возбужден. Он обернулся и спросил: «Бог мой, где же ваш водитель?» Сначала я не понял его. Вероятно, у меня был недоуменный вид. Но потом меня осенило: он подумал, будто я – наблюдатель двухместного самолета, и его интересовала судьба моего пилота. Я собрался с духом и очень сухо сказал: «Я всегда сам вожу машину». Конечно, на слово «водить» у летчиков налагается абсолютное табу. Авиатор не водит самолет, он им управляет. Было заметно, что я много потерял в глазах доброго джентльмена, после того как он обнаружил, что я «вожу» собственный аэроплан.

Мы прибыли в место дислокации его части. На мне все еще была грязная, испачканная маслом кожаная куртка, а на шее толстый шарф. По пути офицер задал мне множество вопросов. Он все еще волновался куда больше, чем я.

Когда мы пришли в его жилище, он попытался уложить меня на диван, так как считал, что я нахожусь в состоянии полного изнеможения после боя. Я сказал ему, что это была не первая моя воздушная битва, но, очевидно, он не поверил. Вероятно, у меня был недостаточно бравый вид.

Мы немного поговорили, и он задал мне коронный вопрос: «Вы когда-нибудь сбивали самолет?» Как я уже сказал, он, видимо, не понял, как меня зовут. Поэтому я ответил беззаботно: «О да. Время от времени я это делаю». Он спросил: «Да что вы говорите! Может быть, вы сбили даже два?» Я ответил: «Нет. Не два, а двадцать четыре». Он улыбнулся, повторил свой вопрос и дал мне понять, что когда он говорит «сбить самолет», то имеет в виду не «стрелять в самолет», а «попасть в него» так, чтобы он упал на землю и там остался. Я тут же постарался убедить его в том, что полностью согласен с его трактовкой слов «сбить самолет».

Теперь я окончательно лишился его уважения. В полной уверенности, что я бессовестный лгун, он покинул меня, предварительно сообщив, что через час будет ужин. Если я хочу, могу присоединиться. Я принял его приглашение, а потом заснул и крепко проспал час.

Затем мы отправились в офицерский клуб. Я был рад, что надел орден Славы. К сожалению, под моей промасленной кожаной курткой не было кителя, а только жилет. Я извинился за свой вид. Мой добрый офицер вдруг увидел орден Славы и онемел от изумления, а потом стал уверять меня, что не знает моего имени. Я назвался еще раз. Видимо, теперь мое имя начало о чем-то ему говорить. Он устроил мне пир с устрицами и шампанским, и я славно провел время.

Позже за мной приехал мой ординарец и увез меня. По дороге он рассказал мне, что летчик Любберт снова подтвердил свое прозвище «пулеулавливатель», которым его наградили в связи с тем, что его самолет серьезно страдал от пуль в каждом бою. Как-то раз он был пробит сразу в шестидесяти четырех местах. Тем не менее Любберт никогда не был ранен. На сей раз он получил касательное ранение в грудь и находился в госпитале. К несчастью, этот отличный офицер, который мог бы стать вторым Бельке, погиб за отечество смертью героя спустя несколько недель.

Уже вечером я мог сообщить моему гостеприимному приятелю из Енин-Летарда, что пополнил свою «коллекцию» сбитых самолетов двадцать пятым.

Название «позиция Зигфрида», наверное, известно каждому молодому человеку в Германии. Когда мы выдвинулись к «линии Зигфрида», активность в воздухе была очень велика. Мы позволили врагу занять территорию, с которой нас эвакуировали, но не позволили ему занять также и воздушное пространство. Эскадрилья истребителей, которую обучал Бельке, позаботилась об английских летчиках. Англичане до тех пор вели позиционную войну на земле, а потом рискнули активизировать наземные военные действия, хотя и действовали с величайшей осторожностью.