Золотой иероглиф - Дмитрий Дубинин

Я про себя выругался: ну не могла Ленка затосковать хотя бы позавчера, когда мы с Танькой еще спали по разным углам! Нет, строила из себя невесть что, самурайская душа!

Таня заметила, что я не в духе.

— Что-то опять случилось? — осведомилась она.

— Да нет, ничего…

— Могу точно сказать, что тебя выманивают из дома… Так, Маскаев-кот?

— Вот и не угадала…

— А ты злишься, что мы помирились, и тебе приходится играть в порядочность… Плут ты, Андрей. Да у тебя на физиономии все крупным шрифтом отпечатано… В принципе, если ты и пойдешь, сам ведь знаешь, мало что изменится. Просто мне известно, что когда в тебя вселяется злой дух, то хоть пояс невинности на тебя надевай — ничто не удержит.

Я невольно вздрогнул.

— Какой еще «дух»?

— Такой. Который тебя, как мартовского кота, таскает иной раз невесть в какие дырки, а потом ты злишься, и думаешь, какого черта это сделал… Верно ведь? Только сам себе ты никогда в этом не сознаешься.

— Да никуда я не собираюсь…

— Имей в виду, — произнесла Таня, — я тебя насильно удерживать не стану.

Вот и все. Несколько умело построенных фраз, и я уже знал, что никакая сила не заставит меня пойти к Ленке. Только заполночь, когда я уже начал засыпать после привычного раунда борьбы под одеялом, вдруг подумал, насколько все же бабы хитрее нас, мужиков, особенно если это касается дел интимных.

Но подумал без всякой досады и уж тем более, злости.

Господа японцы встретили нас в том же составе, в каком были вчера, и в точно такой же обстановке, какая имела место тогда в номере. Можно даже вообразить, что после моего вчерашнего визита и Такэути, и Мотояма не трогались с места и даже не переодевались: кимоно Акиры по-прежнему оставалась таким же угольно-черным и без единой складочки, а Сэйго, на первый взгляд, тоже не менял прикид, но вскоре я обратил внимание, что вместо «ливайсов» на нем теперь сидели «райфлы». Демократично, черт возьми…

Оба азиата показались мне то ли настороженными, то ли заинтригованными. Как показала беседа после представления им Тани и непременного чаепития, отцовский сувенир являлся вообще чем-то из ряда вон выходящим.

— Мотояма-сан убедительно просит узнать, кем и как был вскрыт талисман-омамори, — начал Такэути. — Дело в том, что мы, японцы, очень бережно относимся к истории своей страны и пользуемся любой возможностью, чтобы собрать сведения о выдающихся людях Японии, к которым, без сомнения, относятся и самураи рода Дзётиинов. Последний представитель этого рода, как узнал Мотояма-сан, когда звонил вчера в Токио, погиб во время второй мировой войны — он был летчиком. Из тех, что в конце войны получили нарицательное имя по названию одного из спецотрядов — «Камикадзе»… Пилоты-смертники вычеркивались из списков живущих еще до своей фактической гибели, но порой случалось, что они не погибали в действительности. Например, попадали в плен — японские самолеты иногда оказывали летчикам такую «услугу» — будучи легко подбитыми, те же «мицубиси» или «накадзима», вместо того, чтобы сгореть или сорваться в штопор, благополучно планировали и жестко приземлялись, оставляя пилотов в живых… Кроме того, — Сэйго слегка прищурился, — всем известно, что даже камикадзе мог в бою «потерять лицо», но об этом говорить не принято. И последнее. То, что омамори оказался в России, говорит о многом. Самурай, уходящий на заведомую смерть, передавал талисман за ненадобностью своему старшему сыну, либо он доставался тому по наследству. По-видимому, последний из Дзётиинов ушел на войну бездетным — следов этого рода в Японии нет. И теперь нам надо проследить путь талисмана в обратном направлении, от сегодняшнего дня до конца тридцатых. И в этом, Андрей, нам поможешь именно ты.

— Каким образом? — спросил я.

— Найдешь содержимое омамори. — Тон Мотоямы был весьма тверд. Сэйго бросил на него быстрый взгляд.

— Боюсь, что это будет трудновато, — сказал я. — Ведь даже мой отец говорил, что он не вскрывал трубку.

— Прискорбно, — последовала двусмысленная фраза. — Но Мотояма-сан настаивает, чтобы вы попытались найти содержимое. При этом, если вдруг придется совершить поездку, фирма ее оплатит, также как и дорожные расходы.

«Фирма оплатит»… Проклятье, похоже, дело идет к тому, что я чем дальше, тем сильнее рискую оказаться в кабале у мафиози.

— Кроме того, — продолжал переводить Такэути, — мы ведь тоже можем оказать вам услугу. Фирма должна помогать своим сотрудникам, и членам их семей — тоже. Так заведено на всех японских предприятиях, а «Токида-С» — на три четверти японская фирма… Послушайте, Таня: Маскаев-сан, наверное, говорил вам, что служба безопасности головного предприятия «Токида» нашла украденные у вас часы?.. Вот они, возьмите, пожалуйста…

С этими словами, которые, правда, произносил Сэйго, Акира поднес часы и с легким поклоном протянул их Тане. Таня взяла вещицу и стала внимательно ее рассматривать.

— Я, конечно, ценю заботу и внимание фирмы, — сказала она. — Но… Простите, это не мои часы.

Татьяна положила их на столик. Мотояма озадаченно уставился на Такэути, и когда тот перевел, у него глаза стали как у настоящего европейца.

— Но это ваши часы, Таня.

— Нет, уверяю вас, вы ошибаетесь. Это похожие часы, но не мои. У моих вот здесь, на корпусе, имелась ямка, вроде как раковина в металле. Браслетка здесь была чуть-чуть погнута… И стрелки совсем другие.

— Нет, это не могут быть не ваши часы. Возьмите их, они же принадлежат вам. Сверьте номер, наконец.

— Послушайте, господин… Мотояма. Господин Такэути. Мне не нужно сверять номер, тем более, что паспорт давно утерян. Я не могу взять не принадлежащую мне вещь. Пожалуйста, не просите меня об этом, я все равно не возьму эти часы.

Сказать, что японцы были озадачены, значило бы не сказать ничего. Но Акира не стал «терять лицо», как Остап Бендер, пытавшийся вручить гражданину Корейко украденные у того деньги. Он молча снял со стола часы и убрал их в тумбочку. Затем повернулся к нам, поклонился, явно ожидая, что мы очистим помещение.

Я, признаться, не знал, что и подумать. Неужели японцы пошли на такой дешевый трюк, не понимая той простой истины, что владелец всегда опознает свою вещь, особенно если владелец — женщина, а вещь — не столько прибор, показывающий время, сколько украшение? Или, выходит, Мотояма предлагал Тане взять именно ее часы?

Об этом я и спросил Таню сразу же, едва мы вышли на улицу. Она фыркнула:

— Послушай, ну ты точно ненормальный. Конечно же, это мои часы. Неужели я бы их не узнала?..

— Но почему ты так сделала?

— Знаешь, Андрей, когда ты мне говорил, что побаиваешься, я не очень-то верила, что тут дело нечисто. Уж очень все экзотично и как-то театрально: японцы, старинные талисманы… Но теперь я увидела этих людей воочию и понимаю: лучше держаться подальше. Ты очень зря сделал, что засветил свою трубку, ну и черт с ней. Главное — ты у них не остался в долгу.