Темный принц - Кристин Фихан

Мольба о понимании, если не о прощении, прозвучала в его словах, хотя Рейвен не была уверена, что Рэнд подразумевал именно то, что сказал. Она не знала почему, возможно, потому, что его горе было таким безутешным. Может быть, он отчаянно нуждался в уважении Михаила и понимал, что никогда его не заслужит.

— Тогда я твой должник, — твердо сказал Михаил, стараясь контролировать ненависть к мужчине, который оставил без защиты женщину, недавно родившую ему ребенка, чтобы затем нарочно мучить ее запахом другой женщины на своей коже.

Рейвен соскользнула со своего места, маленькая, хрупкая женщина с большими синими глазами, полными сострадания.

— Я вам сочувствую, — пробормотала она, стараясь держаться на расстоянии.

Этот мужчина был мужем убитой женщины. Его вина и горе прокрадывались в ее сознание, причиняя боль, но она все равно волновалась за Михаила. Что-то неправильное было в Рэнде. Какая-то двойственность внутри — вроде бы не зло, но что-то было не так.

— Спасибо, — сдержанно ответил Рэнд. — Мне нужен мой ребенок, Михаил.

— Тебе нужна целебная земля, — не согласился с ним Михаил, спокойный и непреклонный в своем решении, беспощадный в своем ответе.

Он не смог бы передать драгоценного беспомощного ребенка этому мужчине в его теперешнем состоянии.

Внутри у Рейвен все сжалось, свернулось, и боль прошла через ее сердце при этих жестоких словах. Она только отчасти поняла, что означает сказанное Михаилом. Этот мужчина, горюющий по убитой жене, лишился еще и ребенка, но принимал слова Михаила как приговор. Она почувствовала его боль, словно свою, и ей захотелось воспротивиться решению Михаила.

— Пожалуйста, Михаил. Я любил Ноэль.

В глубине души Рейвен знала, что Рэнд просит не за ребенка.

От ярости лицо Михаила потемнело, губы сжались, а глаза полыхнули красным огнем.

— Не говори мне о любви, Рэнд. Отправляйся под землю, исцелись. Я найду ассасинов и отомщу за свою сестру. Больше я не буду давать волю чувствам. Если бы я не уступил ее мольбам, она была бы сейчас жива.

— Я не могу спать. Это мое право отправиться на охоту.

Рэнд говорил вызывающе, угрюмо, словно ребенок, который хочет добиться уважения и равенства, но знает, что этого никогда не будет.

Нетерпение промелькнуло на задумчивом лице Михаила.

— Тогда я приказываю тебе и даю исцеляющий отдых, необходимый и твоему телу, и твоему сознанию.

Его голос был бесстрастным, как всегда. И если бы не ярость, пылающая в черных глазах, Рейвен подумала бы, что он заботится об этом мужчине.

— Мы не можем себе позволить потерять и тебя, Рэнд.

Его голос вдруг стал бархатным, повелевающим.

— Ты отправишься спать, Рэнд. Ты отправишься к Эрику, и он поможет тебе приготовиться и защитить себя. Ты будешь пребывать во сне до тех пор, пока не перестанешь представлять опасность для себя и для других.

Рейвен была поражена и встревожена его неограниченной властью, которую он сам воспринимал как должное. Один только его голос мог ввести в гипнотический транс. Никто не сомневался в его авторитете, даже в принятии решения по такому важному вопросу, как сохранность ребенка. Она прикусила губу, запутавшись в своих ощущениях. Он был прав насчет ребенка. Она чувствовала какую-то неискренность в Рэнде, и все же то, что взрослый мужчина повинуется его приказу — вынужден повиноваться, пугало ее. Ни у кого не должно быть такого голоса, таких способностей. Что-то столь сильное могло быть применено неправильно, могло легко развратить того, кто владел им.

Когда Рэнд ушел, они остались стоять в сгущающихся сумерках, глядя друг на друга. Рейвен чувствовала, как на нее давит недовольство Михаила, и вызывающе вздернула подбородок. Он мгновенно придвинулся ближе, его пальцы обхватили ее горло, словно он хотел ее задушить.

— Ты больше никогда не поступишь так безрассудно.

Она прищурилась.

— Не пытайся угрожать мне, Михаил, ничего не получится. Никто не смеет говорить мне, что делать и куда идти.

Его пальцы соскользнули на ее запястья, сжимая их так, словно он хотел сломать хрупкие косточки.

— Я не потерплю глупостей, из-за которых твоя жизнь может оказаться в опасности. Мы уже потеряли одну из наших женщин. Я не хочу потерять и тебя.

Его сестра, сказал он. Сострадание боролось в ней с инстинктом самосохранения. Главная причина их сегодняшней ссоры — то, что он так пугал ее.

— Михаил, ты не можешь положить меня в коробку и хранить на полке.

Она сказала это как можно мягче.

— Я не собираюсь спорить по поводу твоей безопасности. Чуть раньше ты осталась наедине с мужчиной, который думал о том, чтобы овладеть тобой силой. На тебя могли напасть дикие звери, и, если бы ты не была под моей защитой, в своем теперешнем состоянии Рэнд вполне мог поранить тебя.

— Но ничего этого не произошло, Михаил. Она дотронулась до его щеки, ласково поглаживая ее пальцами.

— Тебе и так есть о чем беспокоиться, и без меня хватает ответственности. Я могу помочь тебе. Ты же знаешь, я способная.

Он дернул ее за запястье так, что она потеряла равновесие и упала прямо на него.

— Ты сводишь меня с ума, Рейвен.

Его руки взметнулись, он прижал ее к себе. Голос стал низким, тягучим, гипнотизирующим — настоящая черная магия.

— Ты единственный человек, которого я хочу защищать, хотя ты и не повинуешься мне. Ты настаиваешь на независимости. Все остальные полагаются на мою силу, а ты хочешь помогать мне, хочешь взять на себя мои обязанности.

Он приблизил губы к ее рту.

И снова земля вдруг зашаталась у нее под ногами, а в окружающем воздухе затрещали электрические разряды. Язычки пламени лизали ее кожу, согревая кровь. Разноцветные пятна поплыли и заплясали перед глазами. Его губы и язык заявляли на нее свои права, настойчивые, мужские, подавляющие волю и мысли о сопротивлении. Она приоткрыла губы для него, разрешая ему проникнуть внутрь, решившись подвергнуться сладостно-жгучему нападению.

Ее руки, пройдясь по его широким плечам, обхватили его за шею. Ее тело стало податливым, мягким, подобно огненному шелку. Михаилу захотелось опустить ее на мягкую землю, сорвать с нее надоевшую одежду и окончательно сделать своей. Она была такой чистой на вкус. Никто не предлагал разделить с ним его нескончаемое бремя. Никто, пока не появилась эта маленькая хрупкая смертная, даже не задумывался о цене, которую ему приходится платить. Человек. Она была достаточно храброй, чтобы противостоять ему, и он не мог не уважать ее за это.

Михаил закрыл глаза, наслаждаясь ощущением ее тела, которое прижималось к нему, чтобы почувствовать, с какой силой он ее желает. Он держал ее в своих руках, сгорая от желания, нуждаясь в ней, даже не понимая, как этот огненный шторм мог его поглотить. Неохотно он поднял голову, хотя его тело сопротивлялось этому.