Сахарный ребенок. История девочки из прошлого века, рассказанная Стеллой Нудольской - Ольга Громова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В поклаже оказались мешок пшеницы, мешок початков кукурузы и два мешка тыкв, в сундуке – постельные принадлежности, одежда для нас обеих, чугуны, сковорода, посуда и два ведра.
Надо сказать, что к тому времени из всех вещей, взятых нами из Москвы, у нас осталась только одежда, что была на нас, да два «тома». Первый – маленький целлулоидный негритёнок Том – у меня, а второй – старинный томик карманной хрестоматии «Русскiе поэты» (составитель Петръ Вейнбергъ, изданiя А. С. Суворина С.-Петербургъ) – у мамы. Эти два «тома» надолго стали моими единственными друзьями.
Не успели мы распаковать вещи, как отворилась дверь и через порог решительно шагнула очень пожилая женщина. На смуглом oт загара лице с резкими глубокими морщинами – яркие светло-серые глаза.
Оглядев внимательно и быстро всё вокруг, сказала: «Ведро есть? Давай его». И объяснила, что питьевую воду привозят в бочке рано утром, ещё до начала рабочего дня, и что воду из котлована пить нельзя, потому что там поят скот и моют лошадей, а воду для стирки, если есть мыло, нужно брать из арыка, если в нём есть вода. Вода в арыке бывает в двух случаях: когда в гopaх идёт дождь или тает снег.
Ну, а раз мы только что приехали, ясно, что питьевой воды у нас нет. Через минуту вернулась, принеся нам полведра воды – до завтра хватит. И ушла, бросив: «Вечером приду».
В комнате было чисто, но очень сыро: видимо, здесь давно никто не жил и печь не топили. Стены свежепобелены, а потолок – серо-зелёный со свисающими кое-где коричневыми, как будто бархатными хвостиками.
– Ой, мама, смотри, какой потолок! Я такие хвостики уже где-то видела… Это же камыш! Он в Дубёнках знаешь как растёт! Прямо джунгли! Это у нас крыша покрыта камышом, потому и выглядит так странно?
– Да, дорогая, только эта трава называется рогоз.
– Няня говорила: камыш!
– Его почему-то многие так называют, хотя правильное название – рогоз. А настоящий камыш – это тоже очень высокая трава, только у него не такие прямые бархатные хвостики на верхушках, а большие мягкие метёлки.
– А пол какой чудной…
Пол был глинобитный, свежемазаный. Потом мы узнали, что глиняный пол не моют – его подметают веником. А ещё мы научились его мазать. Это надо делать несколько раз в год. Разводят водой глину до консистенции густой сметаны, добавляют свежего коровьего навоза (кизяка), хорошо перемешивают и этой массой тонким слоем покрывают пол (как паркет воском). Когда масса высыхает, пол долго не пылит и не пачкает одежду, даже если на него сесть.
Дом, в котором мы теперь жили, выглядел довольно странно: одноэтажный, длинный, с плоской крышей. С торцевой стороны были невысокое крыльцо и дверь в коридор, куда выходил десяток дверей, одна из них – наша. Назывался этот дом «барак». Барак был разделён на две части: в одной половине – комнаты, где жили семьи, в основном русские и украинцы, в другой – большое пустое помещение с двумя длинными лавками: место, где проходили собрания, оно называлось «красный уголок». Русские во время собраний сидели на лавках, киргизы – на полу, поджав ноги. Киргизы не любили сидеть на стуле: «Я не собака, чтобы на заду сидеть». В посёлке стояло всего два дома: наш барак и дом с черепичной крышей – контора. В здании конторы ещё была квартира управляющего отделением. В некотором отдалении стояло множество юрт: там жили киргизы – один из кочевых киргизских родов, «посаженных» на постоянное место. Бригадиром у них работал бывший глава рода по имени Сосонбай.
Чуть-чуть осмотревшись, мама сразу пошла в контору, а мне разрешила гулять, со строгим наказом далеко не отходить и к ней в контору не забегать. И ничего не бояться – всё страшное позади. Мама вернётся к вечеру, когда закончится рабочий день.
Барак я уже разглядела и пошла на улицу. Зрелище мне открылось поразительное: плоская, как ладонь, рыжая степь, а среди степи – два дома, россыпь юрт и совсем близко на юге – горы. Горы были высокие, какие-то хищные, с острыми снежными вершинами, с тёмно-синими и рыже-серыми крутыми склонами. Цвет склонов менялся в зависимости от положения солнца и, конечно, времени года. И ни одного деревца. Только вдоль арыка, пересекающего степь с юга (с гор) на север (к центральной усадьбе), – пирамидальные тополя.
Дорог в нашем понимании в степи нет – куда хочешь, туда и езжай. И только редкие автомашины идут строго слева вдоль арыка – так короче. И совсем не видно людей. Никого.
– Я ничего не боюсь. Мне не страшно. Я не боюсь, – уговаривала я сама себя.
Я не боялась, только почему-то было холодно спине и очень щекотно в животе.
Я медленно пошла к юртам. И вдруг меня окружила толпа ребятишек, чумазых, узкоглазых, черноволосых и очень горластых. Они что-то громко кричали, показывали на меня пальцами, хватали за платье. «Кыз, кыз бала́, кыз бала», – начала различать я слова.
«Дразнятся». (Откуда я могла знать, что по-киргизски это всего лишь «девочка, маленькая девочка»?) Слегка защипало глаза. Но плакать нельзя – а вдруг придётся драться? («В драке всегда проигрывает тот, кто первым заплачет», – говорил мне папа.) Я сжала кулаки и набрала в грудь воздуха. И вдруг – гортанный возглас. Ребята – врассыпную. Рядом – верхом на рыжей лошадке – человек. Киргиз. Уважающий себя киргиз не ходит пешком. Он всегда на лошади.
Улыбается. «Ак бала́, кант бала» (белый ребёнок, сахарная девочка). Поднял меня, посадил перед собой и отвёз к конторе – шагов, наверное, сорок. Поставил на землю и уехал к юртам.
Так, с его лёгкой руки, и звали меня потом киргизы: кант бала – сахарный ребёнок.
Солнце стояло уже довольно низко. Горы стали тёмно-фиолетовыми, а мамы всё не было.
В барак прошли люди; пригнали стадо коров; женщины с вёдрами куда-то ушли. Из степи мимо нашего дома важно проследовало несколько утиных стай. Утки завернули за дом и исчезли из виду.
Все были чем-то заняты. А мама всё не возвращалась.
К конторе подъехал знакомый киргиз, «кант бала!» – помахал мне рукой и вошёл внутрь.
Может быть, всё-таки нужно и мне пойти туда и поискать маму?
Из барака вышел очень красивый человек: улыбка во всё лицо, глаза синие-синие.
– Здравствуй, я Кравченко. Маму ждёшь? Она придёт после вечернего наряда. Иди пока домой. Я скажу, что ты её там ждёшь. – И ушёл в контору.
Странно. У мамы нет никаких нарядов, да и оба «знакомца» были одеты совсем обычно. И музыки не слышно. На маскарад не похоже. Очень странная вещь – здешний вечерний наряд.
Из труб в доме пошёл дым. Я открыла дверь в барак. В коридор из комнат доносились голоса, большинство дверей были приоткрыты, и вкусно пахло едой. Очень захотелось есть. Мы завтракали рано утром у Савелия и больше не ели. Опустив голову и не оглядываясь по сторонам, я прошла в нашу комнату. На столе, завёрнутые в тряпочку, лежали две привезённые утром лепёшки.
Мама, уходя на работу, сказала, что одну съедим вечером. Приоткрыв тряпочку, я понюхала лепёшку и слегка лизнула краешек. Очень захотелось откусить.