Последнее целование. Человек как традиция - Владимир Кутырев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Значит, что Человечество вышло на тропу войны с самим собой. И на плане смыслов победило. Происходит теоретический (для начала) апокалипсис (холокост = всесожжение, в терминологии Деррида), в котором возникает «Тот свет» – новационное, постчеловеческое (Не)небо и новая, постчеловеческая (Не)земля.
Сказать, что после деконструкции «пре» и модернисткой картины мира осталось пустое место, нельзя. В постмодернизме, как видим, был раз(на)работан и продолжает совершенствоваться свой специфический категориальный аппарат. Не только для разрушения, умерщвления представленного в метафизике мира посредством «де» и «анти», как на этапе руинизации, но и для позитивного конструирования. Это аппарат более мягкого «изживания человека», состоящий из категорий для выражения состояния «после него», где человек предстает в виде совокупности концептов, как персона(ж), складка, карман, точка сборки и т. д. Когда эти понятия относят к традиционным людям и их предметной реальности, то получается произведение абсурдистского художника. Абсурдизм тоже род искусства и множество теоретиков упражняется в замене бытийных явлений концептами складок, складками концептов, видео-медиализируясь и пополняя быстро растущий отряд идеологов новой карт(ы)ины нового мира. Однако подобные занятия не могут отменить потребности в защите и сохранении территории, где человек мог бы жить не в «живом журнале», а «традиционно» – как целостное телесно-духовное существо. Потребность, которая постоянно воспроизводит попытки сопротивления прогрессу, у-держания Традиции, в которую теперь можно включать и модерн – как экологию и консерватизм.
В свое время мы имели возможность сказать, что система категорий постмодернистской философии становится не абсурдной, а вполне «реалистичной», логичной и содержательной, если ее соотносить не с предметной, а с виртуальной реальностью[17]. Концепты, ризома, персонажи, различие и повторение, тела без пространства, программология и т. п. понятия вполне адекватно описывают функционирование Сети. Сети, которая является (основой) double world. Постмодернизм, по сути, это идеология computer science, мировоззрение (для) пользователей и на(ви)сельников виртуальной реальности. Хотя одновременно оно иррадирует в предметный мир, культуру, повседневное сознание людей, неся туда, когда его непосредственно прилагают к их реальной жизни, несу-светную путаницу. И ничего не дает для понимания положения, в какое они попадают, подавляемые и пронизываемые экспансией несоизмеримых с ними как целостными существами медиа/вирту/микро/нано/мега реальностей. В то же время исторический аппарат эпохи Просвещения применительно к новым явлениям потерял объяснительную силу. В результате мы не имеем языка для описания положения и образа человека, живущего после своей (пока теоретической) смерти.
Да, прогрессисты утверждают, что человек умер, приходится соглашаться, но мы не верим, что до конца, «детерриториализован», «децентрирован» до полного исчезновения в виртуале. Он все-таки «присутствует» (потрогайте себя) в макромире, на Земле. Но каким тогда Homo sapiens становится в окружении высоких, т. е. постчеловеческих, Hi-технологий и сред? Что человеческого остается от тех, кто ушел в Сеть или, функционируя как земно-водное, оттуда иногда возвращается? Бог умер в XIX веке, но его остаточные проявления продолжают влиять на людей. Религия перестала быть воздухом, которым дышат и силой, определяющей их сознание. Она трансформировалась, бог подвергся обмирщению, отделен от государства и заключен во благо(ему) устроенные церковные резервации, но в него верят, ему поклоняются. Теперь этот процесс дошел до человека: его самозабвенно умерщвляют, гуманизм перестал быть высшей ценностью, однако, «не весь», многие, (реакционеры) хотят остаться «как есть» и упорно сопротивляются изживанию и дегуманизации. Включая тех, кто прямо захвачен новационным поток(п)ом, составляя его содержание, пусть «мертвые», но еще не похоронены, существуют и действуют. Да, много и, к сожалению, все больше теоретиков торопливо соглашается, что человеку пора расчеловечиваться. (Простить, при личном уважении, например, к Г. Л. Тульчинскому, его самоубийственную по сему случаю радость: «И слава Богу!» – невозможно), что он становится другим: без-личный, не-субъект, без-сознания («undead», как определяют его в англоязычной литературе), полезно знать, как это происходит, во что/кого он превращается. Кто он (будет) в таком случае?
Пришло (увы) время обсуждать перспективы человека в его постчеловеческой перспективе. В мире «по ту сторону человека».
Хотя бы в какой-то одной ипостаси.
Возьмем, пожалуй, тему в «потусторонней литературе» (постмодернизме), в отличие от активно обсуждаемого Бытия («забвение бытия», «бытие у своего порога», «ускользание бытия») философски намного меньше отрефлексированную или хотя бы оплаканную: как трансформируется его Сознание. Оно убило Дух, через кого теперь осуществляется возмездие? Поняв эту ипостась Троицы, или, что тоже самое, всю Троицу в этой ипостаси, достаточно легко спроецировать ее/их на общую судьбу Мира (и) Человека.
Секуляризация духа в эпоху Просвещения привела к сужению чувственной и сверхчувственной сферы до разума, или, что в обновленной философской транскрипции синонимично – сознания. «Лишавшиеся чувств» стали «терять сознание», блаженные, бесноватые, юродивые превращаются сначала в душевно, потом психически больных, ума-лишенных или с-ума-сшедших. Это не означало, что все идеальное сразу стало приравниваться к рацио(нальному), к ментальности. Кант, как известно, разделил разум на два типа: чистый и практический. Первый априорный, теоретический, ко второму относится разум, которым люди руководствуются в поступках, нужный для жизни, а не познания. Полнота духа воспроизводится, но точка отсчета изменилась. Вместо чувственности и духа как носителей веры, любви, красоты, ею стало знание. Вместо поэзиса в фундамент сверхчувственного был положен логос, рацио. Просвещение избавилось от духовности, редуцируя ее до сознания, разума. Но скорее структурно (и терминологически), т. е. не уничтожив, а только истощив, модернизировав. Эпоха модерна, ее начало.