Небо любви - Людмила Маркова

— Нет, нет, не говори так. Я пришла, чтобы спасти тебя. Я сняла все свои деньги со счета. Теперь они работают на тебя. Мы снова будем вместе, слышишь? И мы обязательно будем счастливы. Очень скоро тебя выпустят. Я все для этого сделаю.

— Береги себя. Они могут и тебя уничтожить.

— Они ничего не смогут со мной сделать, Луиджи. Я под защитой. Прессе стало обо всем известно. Тебя подставили. Комиссар сбежал. Его обязательно найдут и арестуют.

Глаза Луиджи просветлели, и он увидел перед собой мягкие линии чистого лица, обрамленного золотой короной волос, глаза с выражением безмятежной ясности, такие родные и невинные, как у Мадонны на полотнах Рафаэля.

— Сонечка, родная моя. Ты святая, — произнес Луиджи голосом, похожим на прежний.

— Луиджи, — бросилась к нему Соня, не способная сдержать рыдания. — Любимый мой, родной мой. Ты самый лучший, самый красивый, самый добрый. Я с тобой, слышишь я с тобой.

— Извините, свидание окончено, — вежливо напомнил карабинер.

— Я приду завтра, Луиджи. Ты меня слышишь, я обязательно приду.

«Она придет и станет утешать меня. И будет страдать. О, мой ангел, моя радость, моя боль. Я недостоин тебя, потому что предал. Сколько в тебе чистоты, сколько нежности! Как я мог? Как я мог это не оценить! Забыть о тебе ради сомнительных услуг! Принять деньги за молчание и тем самым предать тебя! Родная моя, мне не будет прощения. Ты по доброте своей можешь простить, но я себя не прощу никогда. Я имел все и за один миг все потерял. И, главное, потерял уважение к себе самому. Разве смогу я теперь, такой униженный и раздавленный, когда-нибудь прикоснуться к тебе? Нет, не смогу», — думал Луиджи, и тело его бил озноб.

На следующее утро, когда охранник открыл пред Соней камеру, она вскрикнула и упала на холодный бетонный пол без чувств. На шее у лежащего на постели Луиджи виднелась туго натянутая петля, привязанная к спинке кровати.

— Миш, перестань смешить. У меня глаза потекут, — любуясь своей оригинальной прической, напоминающей японочку, сказала симпатичная Лика Фирсова.

— С возрастом женщины все чаще полагаются на косметику, а мужчины на чувство юмора, — заметил Мишка Клисов в ожидании очереди на фэйс-контроль, как в шутку назвали спецкомиссию сами бортпроводники.

Средний возраст летающих в службе бортпроводников авиакомпании «Аэрофлот — Российские авиалинии» значительно вырос. Категория особо требовательных пассажиров, жаждущая не столько культуры и внимания, сколько зрелищ, иногда высказывала возмущение в анонимных отзывах, жалуясь на то, что вместо молодых и привлекательных стюардесс, их обслуживают пожилые, толстые и злые тетки. Правда, эти пассажиры и не догадывались, что нередко «тетками» оказывались девушки в самом расцвете лет. То обычно были взятые по контракту молодые неопрятные провинциалки, не стеснявшиеся своего ярко выраженного акцента, с завидным аппетитом поглощающие пирожные, незнакомые с правилами этикета, не имеющие ни такта, ни внутренней культуры, ни знания иностранного и даже русского литературного языка. Но имелись среди контрактников и обходительные, образованные, высококультурные стюардессы и стюарды, заслуживающие самой высокой оценки. Собственно, как и везде, были свои исключения и свои особенности.

Для того чтобы по достоинству оценить работу и внешние данные бортпроводников, достигших пятидесятилетнего возраста, была создана специальная комиссия. Ничего удивительного не было в том, что молодой начальник службы бортпроводников хотел видеть вокруг себя молодое окружение. Он рекомендовал начальникам отделения и инструкторам дать беспристрастную, объективную оценку бортпроводникам и высказать свое мнение в адрес той или иной кандидатуры.

Марина переживала за каждого своего стюарда и долго не могла уснуть после очередной комиссии, на которой снижались баллы ее подопечным.

— Мариш, ты подходи к этому вопросу объективно, отбросив излишнюю чувствительность, — советовал ей муж. — Так у тебя здоровья не хватит всех защищать.

— Я не всех защищаю, а только достойных, — не соглашалась Марина. — А добросовестные и кристально честные страдают порою чаще остальных только потому, что с ними происходят какие-то нелепые случаи. Вот, например, у одного бригадира не хватило порции питания для бизнес-класса. Пассажиры опаздывали на стыковочный рейс и стали возмущаться, почему самолет не вылетает вовремя. Чтобы не делать задержки рейса, бригадир отдал пассажиру свой экипажный поднос, отличающийся только пластиковой посудой. Так вот этот же мужчина, который больше всех выражал недовольство задержкой рейса, стал возмущаться тем, что на самолет не привезли дополнительный комплект посуды для бизнес-класса, и даже написал жалобу.

— Все-таки правильно Юлька Стасова написала про тебя тогда стихотворение. Помнишь? — решил отвлечь ее Сережка.

— Да, конечно.

— Наизусть помнишь? — поддразнивал ее Сережа Дроздов.

— Наизусть, — поддалась на провокацию Марина.

— Ну расскажи, я не верю, — настаивал Сережка, понимая, что если не отвлечь жену от этого дурацкого фэйс-контроля, то она будет полночи страдать бессонницей, затем пойдет читать своих древних мудрецов или того хуже — возьмется за переводы русской поэзии на английский язык. В лучшем случае уснет она только под утро.

— Это не скромно, — отказалась Марина.

— Значит, просто не помнишь, — пытался раззадорить ее Сережа.

Она, конечно, помнила стихи, но прочитала их про себя:

— Оставь свои силы для меня, любимая, — прошептал Дроздов, словно читая ее мысли, и закрыл рот любимой жены поцелуем.

Основная цель этой «возрастной» комиссии сводилась к тому, чтобы решить вопрос с премиальными, начисляемыми бортпроводникам. Некоторым оставляли дополнительные три доллара за час, другим — два или один доллар, а иным и вовсе ничего не доставалось. Для последних приводили следующие аргументы: недостаточный налет за прошлый год, жалобы пассажиров и несоответствующий внешний вид. Отношение стюардов и стюардесс к этой комиссии было самое разное. Большинство возмущалось тем, что администрация унижает и несправедливо обижает заслуженных бортпроводников ради экономии фонда заработной платы, другие, в основном те, кого эта комиссия материально не обидела, считали все эти действия правомерными и справедливыми, третьи относились к данной процедуре по философски равнодушно.