Екатерина Великая - Вирджиния Роундинг

удовольствие писать вам более часто, не беспокоя Ваше императорское величество слишком большим количеством писем одновременно, мы чередуем наши письма. Дети все здоровы, кроме Константина, у которого все еще сыпь; но в остальном он весел, как вы, мадам, узнаете из отчета монсеньера Салтыкова. Кашель Марии уже слабее, но у нее еще нет зубов [Мария Федоровна, вероятно, считала, что кашель детей является признаком режущихся зубов]. Александра учится с большим, усердием и особенно старается научиться писать слово «бабушка». Что касается хорошенькой Елены, как только она видит учителя своей сестры, сразу же говорит ему «до свидания» весьма настоятельным тоном; она всегда сама веселость»{934}.

Императрица ответила так:

«Надеюсь, Александра будет твердо помнить данное мне обещание — во время моего отсутствия быть во всем такой же хорошей девочкой и также ответственно относиться к обучению письму. Ее сестра еще слишком мала, чтобы понимать, какую пользу должно принести обучение»{935}.

Александра Мамонова в начале путешествия лихорадило, и когда 14 января колонна остановилась в Смоленске, у него была высокая температура и болело горло. Императрица решила для его безопасности провести в городе на несколько дней дольше, чем намеревалась первоначально. В данном случае доктор Роджерсон удачно угадал с «курсом лечения». Мамонова подняли на ноги — или, по крайней мере, не помешали ему подняться естественным путем — порошки Джеймса и шпанская мушка. У нескольких человек из-за долгого пребывания на холоде в снегопад начали болеть глаза, поэтому им тоже пошла на пользу передышка.

Тем не менее, для отдыха возможностей оказалось мало. Императрица решила, что обязана использовать свое время на каждой остановке с максимальной отдачей, принимая на хозяйских балах местных сановников, представителей купечества и горожан различных классов. Сепор записал: «Я был рад окончанию этих трех дней, которые императрица с удовольствием именовала днями отдыха, и которые, до предела заполненные аудиенциями и представлениями, показались мне гораздо более утомительными, чем дни переездов»{936}.

В свободное время по вечерам участники императорского поезда развлекались шарадами или сочинительством, а также беседами. Однажды Екатерина спросила своих компаньонов, кем бы могла стать, родись она мужчиной и рядовой личностью. Сегюр записал ответы:

«Мистер Фицгерберт ответил, что она была бы мудрым юристом; Кобенцл — что она стала бы выдающимся министром или послом; я предположил, что она стала бы знаменитым генералом.

«О, — ответила она, — вот тут вы не правы. Голова у меня слишком горяча: я бы рискнула всем, чтобы добиться славы еще будучи младшим лейтенантом — и разбила бы себе голову в первую же кампанию»{937}.

Поезд покинул Смоленск 19 января, направившись на Мстислав, а затем на Кричев — имение в Могилевской губернии, принадлежавшее князю Потемкину. 22 января императрица была в Новгороде-Северском на Украине, где устроила еще один бал (и где построенная по случаю ее визита триумфальная арка стоит до сих пор). 25-го она прибыла в Чернигов и опять дала бал, а 28-го была уже в Нежине.

29 января поезд достиг Киева. Тут завершался первый этап путешествия. Теперь предстояло дождаться, пока лед на Днепре растает достаточно для начала навигации. Императрицу поселили в новом, элегантном и богато украшенном дворце. Там она принимала городское духовенство, аристократов, дворян и купцов, а также иностранцев, желающих с ней повидаться. Тут, как и везде, ее целью была работа — она стремилась выяснить, насколько хорошо функционирует местная администрация (и удостовериться, что ее собственная популярность не падает). Сегюр описал, как она это делала:

«Императрица везде, не ограничиваясь банальными фразами, заботливо расспрашивала чиновников, епископов, помещиков, купцов об их положении, состоянии, пожеланиях и нуждах. Так она обретала любовь подданных и использовала возможность выяснить правду, в том числе о чудовищных злоупотреблениях, которые огромное количество людей было заинтересовано скрыть от нее.

«Разговаривая с невежественными людьми об их делах, — сказала она мне однажды, — узнаешь гораздо больше, чем обратившись к экспертам, которые не владеют ничем, кроме теорий, и которым должно быть стыдно высказывать нелепые суждения о вещах, о которых они не располагают никакими реальными знаниями. Как я их жалею, этих бедных экспертов! Они никогда не осмелятся произнести три простых слова: «Я не знаю», которые так полезны всем нам, несведущим людям, ибо иногда сомнения предохраняют нас от опасных решений. Лучше ничего не делать, чем совершать ошибки»{938}.

Пока императрица со свитой находились в Киеве, прибыл Потемкин в сопровождении принца Карла де Нассау-Зигена — солдата удачи и наследника крохотного герцогства. Принц де Линь тогда же приехал из Вены. Часть огромных расходов на путешествие (и на пропаганду) — расходов, частично компенсируемых сбором особого налога — обуславливало гостеприимство, оказываемое иностранным посланникам. Вот как описал это Сегюр:

«По прибытии в очень красивое здание, куда меня определили на жительство, я нашел в нем множество провизии любого рода. Императрица также обеспечила всех нас maître d'hôtel (метрдотелем), камердинерами, шеф-поварами, офицерами, лакеями, кучерами, экипажами, форейторами, прекрасным столовым серебром, великолепным бельем, несколькими фарфоровыми сервизами, редкими винами — ничто не было упущено для создания самого замечательного обслуживания. Она запретила платить за что-либо. Ина протяжении долгого путешествия мы не имели других трат, кроме раздачи подарков хозяевам домов, где мы останавливались; подарки должны были соответствовать рангу и положению наших хозяев»{939}.

Этот блистательный образ жизни, похоже, надоел Сегюру, который надеялся, что в путешествии будет больше новизны, чем в обычной рутинной придворной жизни — короче, он надеялся оказаться скорее «туристом», чем придворным. Его разочарование достигло императрицы и подтолкнуло ее к озвучиванию концепции своей рабочей поездки:

«Я обронил сердитые слова о том, сколь раздражающе путешествие в такую даль, если в нем ничего не увидеть, кроме придворных, ничего не услышать, кроме православных