Остров для белых - Михаил Веллер

О черт! Да посмотрите вы на эти свинцовые волны, низкие стальные корпуса, еле торчащие над водой, на пустые палубы и густой черный дым из толстой трубы, на простыни огня, вылетающие из огромных пушечных жерл с громом выстрелов; а вот первая в истории подводная атака: подлодка южан «Ханли» взрывает корвет северян «Гусатоник», тонут оба… но погодите: вот сам король Англии и Шотландии, сын Марии Стюарт Яков I лично возглавляет экипаж погружающейся на Темзе первой движущейся, успешной подводной лодки в истории (1620) — а рядом с королем, вот он, в кожаном колете, голландский механик и физик Корнелиус Дреббель, гость императорских дворов, изобретатель микроскопа; а вот полтора века спустя школьный учитель из Коннектикута Дэвид Бушнелл строит боевую подводную лодку «Черепаха» — она уже имеет винт и балластную цистерну и создана специально для уничтожения вражеских кораблей; а вот Роберт Фултон, тот самый, изобретатель парохода, предлагает Наполеону подводную лодку «Наутилус» — медный корпус, скорость почти 1,5 узла на глубине 25 футов! тоже не надо…

А вот здесь каким-то образом оказалась страница из не то дневника, не то черновика, не то просто случайный лист, исписанный Мелвином Барретом в процессе работы (во время работы?) над своим романом, и отражающий некоторые его сомнения и даже неуверенность в разрешении грандиозного его замысла; небрежный почерк кое-где неразборчив или вовсе утрачены отдельные слова, лист этот явно лежал где-то отдельно и не предназначался вечности:

Да поймут ли меня эти невежественные тупицы, которыми стали американцы? Столько десятилетий им промывали мозги и охраняли от всякой важной информации. Они же ничего не знают, они даже не умеют считать, и пишут-то с трудом. Если бы Христофор Колум………… …что «Нинья» имела всего 70 тонн водоизмеще……….. …какой Пуллман, какой Карнеги могли б……………… ………стинианово право лежит в основе закон……………….

………………Кто читал сегодня «Персидские письма» Монтескье? — они же уверены, что кроме персов эти письма никому не нужны; кто знает, как отправили на гильотину Лавуазье, с напыщенной глупостью парвеню, дорвавшихся до власти, возвестив: «Революция не нуждается в ученых!»………и вот опять Американская Революция не нужда…… …голова Робеспьера упала в корзину с отрубями, вязальщица перед эшафотом воскликнула: «Бис!»

…………победитель персов при Саламине и спаситель Эллады Фемистокл был из зависти подвергнут остракизму и изгнан — такова черная неблагодарность, которой платят элиты и народ своим благодетелям, слишком возвысившимся свершениями…………… Фидия обвинили в воровстве золо……….

…Да есть ли вам дело до последней терции и последних слов ее командира: «Это — испанская пехота!» Помните ли вы, самоходные мусорные мешки, кому и когда адресован ответ генерала Камбронна: «Дерьмо!»? Вы в курсе, что адмирал Нельсон был уволен с флота за борьбу с коррупцией британской колониальной администрации? А какая Эдда старше — Старшая или Младшая? ублюдки…

……………… я забыл, сколько мне лет! Помню только, что не видел людей четыре зимы, не меньше… кажется. Что там происходит в мире? Я не знаю даже, есть ли еще школы, умеет ли еще молодежь читать. Я живу среди коробок и ящиков с моими книгами, книги на досках вдоль стен типа полок, я проветриваю хижину, чтобы бумага не отсырела. Я живу во всех временах… и начинаю забывать, какое из них — мое. Королевские дворы и толпы крестьян живут и хлопочут в моем мозгу, все эти открытия и шедевры сводят меня с ума, реально, в самом прямом смысле.

Спешить, спешить! Пока я жив, пока мы живы, пока еще нас всех не поставили к стенке, пока меня не нашли в моем убежище, не пристрелили, не повесили, не забили ногами фашистские штурмовики.

………….моя земля, это мой народ, это моя история — и это моя раса, черт побери вас всех! Мы пустили вас в наш дом, посадили за наш стол, научили нашим наукам — и за это вы решили унизить, оттеснить и истребить нас? Когда настанет Час Истины и День Гнева, мы…………………………

……знать и помнить! Помнить и гордиться! Мы наследуем им — мы не смеем пустить по ветру их наследство, их гений и труды, их славу и подвиги, их оза……………………….

Я не знаю, прочтет ли кто-нибудь когда-нибудь мою книгу, мой великий роман. Но знаю, что если не напишу его — тогда точно никто не прочтет. Так что надо работать………………………………………………………………………

……………………………………………………………………………………… пока я жив, пока я знаю и помню — История существует!

Вот они стоят! — вы их всех знаете:

Слава нашей мысли, нашего слова, нашей великой литературы: Гете в осыпанном орденами мундире вырезает ночью на оконном стекле алмазом бессмертные строки: «Горные вершины спят во тьме ночной…» Гофман в темно-зеленом суконном сюртуке, обгрызенное гусиное перо, безумная фантазия сказок: Крошка Цахес приписывает себе все подвиги и достижения всех окружающих; хромой шотландец Вальтер Скотт создает новый исторический роман: бедный рыцарь без страха и упрека на фоне реальных королей в водовороте исторических событий; и короли нового времени, как и простолюдины, плачут над судьбами маленьких людей беспощадного и ироничного реалиста Диккенса; а за Каналом, во Франции, где отгремела и отсверкала феерическая слава Наполеона — суровый стоик Бальзак (ночь, свечи, ноги в тазике с холодной водой, двадцать чашечек крепчайшего кофе) вскрывает народившееся буржуазное общество, гений острее скальпеля, и с жестяным шелестом обнажаются сильные характеры — удача не приносит счастья; богоподобный Виктор Гюго, первый поэт Франции, создатель бессмертных книг, о Квазимодо и Эсмеральда, еще достраивается Собор Парижской Богоматери; и д’Артаньян, первая шпага королевства, неунывающий жизнелюбивый гасконец и «Три мушкетера» — толстый и распутный кутила Дюма, щедрый как бог и работоспособный как дьявол, четыреста романов, тысяча гостей на пиру в замке — и разорился, конечно, румяный и кудрявый добряк, вокруг которого вспыхивал сам воздух — но благородный мститель граф Монте-Кристо бессмертен! а в библиотеке корпит над книжными каталогами Стендаль, мешковатый, застенчивый и неловкий, неудачлив с женщинами, он пишет величайший роман психологии любви: «Красное и черное» — и блестящий стилист Мериме (Кармен! Кармен!) сожалеет о скромном даровании Стендаля (ну-ну);

а в заснеженной, царской, бескрайней и рабской России исходит с эшафота, с каторги, с ссылки в солдаты — Достоевский: и безжалостно обнажает такие глубины сознания и подсознания, что охватывает ужас, брезгливость и безнадежный стыд за свою человеческую сущность, но рядом высится второй русский гений — Толстой: картежник, распутник, авантюрист, боевой офицер, мужчина бесконечно здоровый, — а затем гениальный отобразитель движений души человеческой во всей простоте их истинных мотивов и желаний: эталон честности, к старости он впадет в наивное морализаторство, и следом явится внеморальный Чехов с его драмами, где ничего совершенно не происходит — но за обыденностью жизни складываются и разбиваются судьбы и мечты, –

но не таков был Запад, где маленький, усатый и очкастый Киплинг воспел стойкость и мужество белого человека, без ропота умиравшего и ценой жизни побеждавшего в дальних уголках Империи, и где в Новой Англии за океаном Джек Лондон — забияка, матрос, золотоискатель — сложил гимн настоящему человеку — трудяге, бойцу, победителю, не знавшему отступлений и рассчитывающему только на собственные силы,