Второе открытие Америки - Александр фон Гумбольдт

Варварское обыкновение вдавливать лоб распространено, впрочем, у многих народов, принадлежащих к разным расам; недавно его обнаружили даже в Северной Америке. Однако было бы крайне рискованно делать вывод о тождественности происхождения на основании некоторых совпадений в обычаях и нравах. Посещая миссии карибов и наблюдая царящий там дух порядка и покорности, вы с трудом верите, что находитесь среди каннибалов.

Это американское слово с несколько неопределенным значением заимствовано, вероятно, из языка индейцев Гаити или Пуэрто-Рико. С конца XV столетия оно перешло в европейские языки в качестве синонима слова «людоед». «Edaces humanarum carnium novi anthropophagi quos diximus Caribes alias Canibales appellari»[317], – говорит Ангиера в своей посвященной папе Льву X «Oceanica».

Я нисколько не сомневаюсь, что островные карибы, как народ-завоеватель, жестоко обходились с игнери, или древними жителями Антильских островов, физически слабыми и мало воинственными; все же следует признать и то, что эта жестокость была преувеличена первыми путешественниками, которые прислушивались лишь к рассказам исконных врагов карибов. Современники не всегда клевещут только на побежденных; в отместку за дерзость победителей увеличивают список их преступлений.

Все миссионеры с Карони, с Нижнего Ориноко и из Llanos del Cari, чье мнение нам доводилось слышать, уверяют, что из всех племен Нового Света карибам, вероятно, меньше всего свойственно людоедство. Это утверждение они распространяют и на независимые племена, бродящие к востоку от Эсмеральды между истоками Риу-Бранку и Эссекибо.

Само собой понятно: ярость и отчаяние, с которыми несчастные карибы защищались от испанцев, когда королевский декрет 1504 года[318] объявил их рабами, должны были способствовать утвердившейся за ними репутации свирепого народа. Впервые мысль жестоко расправиться с ним и лишить его свободы и естественных прав была высказана Христофором Колумбом; разделяя взгляды XV века, он не всегда был так человеколюбив, как утверждали в XVIII столетии из ненависти к его клеветникам.

Позже лиценциат Родриго де Фигероа получил задание от правительства (в 1520 году) выяснить, какие племена Южной Америки следовало считать принадлежащими к народу карибов или каннибалов, а какие были гуатиао, то есть мирными индейцами, старинными друзьями кастильцев. Этнографический документ, называемый el anto de Figueroa[319], является одним из самых любопытных памятников варварства первых Gonquistadores.

Никогда рвение к систематизации не служило так хорошо для поощрения страстей. С такой же произвольностью, с какой наши географы разделяют народы Центральной Азии на монгольские и татарские, Фигероа установил различие между каннибалами и гуатиао. Не обращая внимания на сходство или различие языков, он произвольно причислил к карибам все племена, которые можно было обвинить в том, что они сожрали после битвы хоть одного пленника.

Жители Уриапари (полуостров Пария) были названы карибами, уринако (жители берегов Нижнего Ориноко, или Уринуку) – гуатиао. Все племена, отнесенные Фигероа к карибским, были осуждены на рабство; разрешалось по желанию либо продавать их, либо вести против них истребительную войну.

Именно во время этих кровавых битв женщины-карибки после смерти своих мужей так отчаянно защищались, что их приняли, как говорит Ангиера, за амазонок. Ненавистнические проповеди одного монаха-доминиканца (Томас Ортис) способствовали продлению несчастий, тяготевших над целыми народами. Впрочем, – и об этом любят вспоминать, – среди всех жестокостей, которым подвергали карибов, раздавались иногда голоса мужественных людей, призывавшие к человечности и справедливости.

Некоторые священники приходили к убеждению, противоположному тому, какое они первоначально высказывали. В эпоху, когда нельзя было надеяться установить общественную свободу на основе гражданских институтов, старались, по крайней мере, защитить свободу отдельных людей.

«Закон, по которому наш император, – говорил Гомара в 1551 году, – запретил обращать индейцев в рабство, это святой закон (by sanctissima). Справедливость требует, чтобы люди, все рождающиеся свободными, не могли становиться рабами друг друга».

Во время нашего пребывания в карибских миссиях мы были поражены тем, с какой легкостью молодые индейцы 18–20 лет, подготовленные для занятия должностей Alguacil или Fiscal[320], часами произносят речи на собраниях общины. Интонации, важная осанка, жесты, сопровождающие слова, – все говорит об уме и способности достичь высокой ступени цивилизации.

Один францисканский монах, достаточно хорошо владевший карибским языком, чтобы иногда произносить на нем проповеди, обратил наше внимание на то, какими длинными и многочисленными, но в то же время всегда четкими и ясными периодами пользуются индейцы в своих речах.

Особые глагольные флексии заранее указывают на свойства управляемого слова, на то, означает ли оно одушевленный предмет или неодушевленный, один предмет или несколько. С помощью мелких добавочных элементов (суффиксов) выражают оттенки чувства; тут, как и во всех языках, образовавшихся путем беспрепятственного развития, ясность порождается тем регулирующим инстинктом, который свойствен человеческому сознанию на различных этапах варварства и цивилизации.

В праздничные дни после богослужения вся община собирается перед церковью. Девушки складывают к ногам миссионера вязанки хвороста, маис, гроздья бананов и другие необходимые ему съестные припасы. Одновременно goverhador, fiscal и общинные должностные лица, все индейцы, увещевают односельчан работать, устанавливают, чем они должны заняться в течение недели, укоряют ленивых и (что греха таить) жестоко наказывают непослушных.

Удары дубинки принимаются с той же невозмутимостью, с какой они наносятся. Путешественникам, проезжающим по Llanos на пути из Ангостуры к побережью, эти акты воздаяния по заслугам кажутся слишком длительными и слишком частыми.

Можно было бы пожелать, чтобы телесные наказания назначал не миссионер, только что покинувший алтарь; было бы лучше, если бы он в священническом облачении не присутствовал при наказании мужчин и женщин; но такое злоупотребление или, если хотите, такое нарушение приличий порождено самим принципом, на котором зиждется причудливый режим миссий.

Самая произвольная гражданская власть полностью сливается с правами приходского священника небольшой общины; и хотя карибы вовсе не каннибалы и хотя было бы желательно, чтобы с ними обращались мягко и снисходительно, все же приходится признать, что средства несколько энергичного характера иногда необходимы для поддержания спокойствия в зарождающемся обществе.