Полководец. Война генерала Петрова - Владимир Васильевич Карпов

участки фронта? Нет, именно в эти дни генерал Петров, находясь на главном направлении, руководил переправой двух корпусов и сам с ними перешел на крымскую землю, создав тот самый оперативный плацдарм, о котором говорила Ставка.

Тогда в чем же «самоустранение от проведения боевой операции, в результате чего операция не выполнена»?

Может быть, имеются в виду три потопленных боевых корабля? Но эта трагедия произошла до начала форсирования Керченского пролива, и за нее Петров получил суровый упрек от Верховного.

Что же еще? Не очередная ли операция? Но она еще не начиналась, а подготовку ее, по утверждению представителя Генштаба Штеменко, провел генерал Петров прекрасно, оставалось только дать команду.

Где же еще самоустранение? Не мог же Сталин просто так, голословно обвинить генерала армии Петрова. А то, что формулировка в деле Петрова записана со слов Сталина, не вызывает сомнения — никто другой не осмелился бы сделать такую запись по своей инициативе. Сталин действительно и сказал эти слова, и обвинение такое обрушил на Петрова.

Так где же проваленная операция? Что имеется в виду?

Ну, операция — это не драка двух человек, от которой не остается следа и которую можно забыть через несколько дней. Военная операция — дело серьезное, даже при неудаче остаются приказы, карты, донесения, наконец, люди — участники этой операции.

Стал я искать — читать, расспрашивать. Не может быть, чтобы потерялась целая операция! И нашел. И не только нашел, но и убедился, что дело не в одной неудаче. Есть тут и некое, как говорится, подводное течение, или своеобразный подтекст.

Операция действительно была. И ее никто не пытался скрывать или прятать. И Петров о ней знал. Просто в оценке ее произошел непредвиденный поворот, повлекший неожиданные последствия. Но поведу рассказ по порядку. Вспомните слова Штеменко из приведенных мною выше его воспоминаний: «Климент Ефремович нервничал…» А почему нервничал? Как видно из тех же воспоминаний, нервничал Ворошилов потому, что расширение керченского плацдарма шло не так быстро, как хотелось бы. Сталин поругал Петрова за то, что войска ввязались в длительные бои за город Керчь, а не действуют на степных просторах, а значит, эти слова косвенно относились и к представителю Ставки. Климент Ефремович, как большинство военных, понимал косвенные упреки и переживал их конечно же тяжело. Если вспомнить, что в течение первых двух лет войны у Ворошилова было уже немало неприятных минут и упреков от Верховного, то можно понять состояние Климента Ефремовича и его желание… хотел сказать — отличиться, но назову это скромнее — поддержать свою репутацию.

Ну а теперь позвольте привести документы, где черным по белому написано, что же произошло. Да и не только документы; тот, кто писал их и был одним из участников событий — вице-адмирал Холостяков, — жив-здоров. Я еще раз побывал у него и еще раз подробно расспросил об этой злополучной операции.

…Здесь я вынужден сделать небольшое отступление. После того как эта глава была почти вся написана и сказано, что адмирал Холостяков жив-здоров, мне вдруг сообщили по телефону, что Георгий Никитич трагически погиб 21 июля 1983 года. Сообщаю об этом для того, чтобы у читателей, которым стало известно о гибели адмирала, не возникло недоумения по поводу того, что я пишу о нем еще как о живом.

Возвращаясь к прерванному рассказу, приведу цитату из опубликованной книги адмирала Холостякова «Вечный огонь», каждый читатель может ее сам проверить. Тут и описана та самая операция, от которой якобы самоустранился Петров.

«В самом конце декабря к нам неожиданно прибыл генерал-полковник Сергей Матвеевич Штеменко, начальник Оперативного управления Генерального штаба. Приехал он из Темрюка, а вообще находился уже некоторое время в Крыму, на плацдарме под Керчью, вместе с представителем Ставки К.Е. Ворошиловым (следовало полагать, в связи с готовящимися наступательными операциями). Со Штеменко приехал адъютант маршала генерал-майор Л.А. Щербаков.

Они провели у нас несколько часов. Почти все это время было занято тем, что я подробно докладывал, а вернее — просто рассказывал о сентябрьском Новороссийском десанте. Начальник Оперативного управления Генштаба задавал много вопросов, его интересовали и детали. Слушая меня, Штеменко вел записи, делая это как-то необычайно легко и быстро. Мне даже подумалось, что он либо владеет стенографией, либо пользуется собственной системой условных сокращений, как это бывает у опытных журналистов.

Не знаю, какое отношение имел к этому приезд Штеменко и Щербакова, но на следующую ночь я получил телеграмму командующего флотом: “Немедленно прибыть Темрюк”. Из Темрюка машина доставила меня к одному из причалов на косе Чушка, а оттуда бронекатер переправил на крымский берег. Оказалось, что мне надлежит явиться к представителю Ставки».

Для того чтобы лучше запомнилось, прошу читателей заметить: приезжал «представитель Генштаба», вызывал телеграммой «командующий флотом». Куда вызывали? К «представителю Ставки».

Читаем дальше:

«Знакомый уже генерал Щербаков провел в блиндаж к маршалу. Кроме К.Е. Ворошилова там находились вице-адмирал Л.А. Владимирский и генерал-лейтенант И.В. Рогов.

Ворошилова я не видел с Балтики — больше десятка лет. Климент Ефремович заметно постарел, побелели виски, но глаза были такими же живыми, движения быстрыми. Встретил меня он приветливо и, задав два-три вопроса, протянул папку с бумагами:

— Готовится одна операция. Познакомьтесь с планом и доложите свое мнение.

Это был план высадки тактического десанта на севере Керченского полуострова, у мыса Тархан, с целью содействовать частям Приморской армии в прорыве обороны противника на этом направлении. Высадка десанта возлагалась на Азовскую военную флотилию. “А при чем тут я?” — думалось мне, когда, устроившись в одной из армейских штабных землянок недалеко от маршальского блиндажа, занялся изучением плана. О том, что командующий флотилией контр-адмирал С.Г. Горшков болен, мне почему-то сразу не сказали».

Как видим, при всей этой подготовительной работе Петров не присутствовал. Самоустранился? Нет, он знал о подготовке десанта, но не мог останавливать или отменять действия представителя Ставки. Да и причин к возражению не было, никто не знал, как пройдет операция, и тем более не предвидел такой оценки ее Верховным Главнокомандующим.

Как видно из дальнейшего рассказа Холостякова, план, который вручил ему Ворошилов, был составлен не в штабе Петрова, а в штабе флотилии. И когда началась высадка десанта, огневую поддержку осуществлял Холостяков, он прямо говорит: «Поддерживающей артиллерией я распоряжался сам и ввел ее в действие…» Но продолжу цитату из книги контр-адмирала:

«Нелегко судить об отраженном в оперативных документах замысле, когда на это дано ограниченное время, а ты к тому же не