Игра Бродяг - Литтмегалина

— И такое бывает?

— Драконы хитры, — таинственно проговорил Вогт, делая свои большие глаза огромными. — Они прячутся повсюду.

— Неужели повсюду? — устрашился староста.

— Можно спрятаться под кроватью — а дракон уже ждет тебя. Убежать от него в самую глубь леса — и снова дракон останется с тобой.

— Проклятье! — воскликнул староста. — Драконы заполонили мир. Как спастись от этой напасти?

— Однажды, я полагаю, они уйдут сами, — утешающе сказал Вогт.

— И что для этого надо делать?

— Не приносить убитых овец к их гнездам.

У старосты стал совсем замороченный вид. Даже перо на его шляпе печально повисло. Вогтоус выглядел предельно серьезным, но Эхо подмечала в его глазах искорки веселья.

— И какова же цена нашего избавления? — спросил впечатленный, но настороженный староста. Он не мог и предположить, сколько стоит голова ненавистного дракона, и вероятность переплатить очень тревожила его. Монеты уходят навсегда (как минуты жизни, но жизнь менее ценна, потому что бесплатна), и он всегда старался помнить об этом. И помнил.

— Мы требуем всего ничего, — уверил его Вогт. — Только крышу над головой, еду и горячую воду для умывания.

Староста явно сосредоточился на поиске подвоха в такой скромности. Вогтоус грустно взглянул в лицо Эхо и закатил глаза.

— И только? — выдохнул староста. — Но… почему?

— Потому что мы хотим, чтобы драконов стало наконец-то меньше, — во вздохе Вогта чувствовалась усталость.

***

Молчун не понимал, почему они влекут его к себе, если он так их ненавидит. Он также не понимал, отчего не может уйти отсюда, отчего для него это столь же невозможно, как вернуться в прошлое. Все, что он может сделать, единственный путь вперед: забравшись высоко, спрыгнуть со скалы в далекое море и разбиться о воду. Иногда он думал об этом. Возможно, он так и поступит, но позже.

Дождь смочил камень. Молчун был неосторожен и, поскользнувшись, съехал вниз на заду, безуспешно пытаясь ухватиться за что-нибудь. Он поднялся, подождал, пока боль затихнет, посмотрел на свои расцарапанные ладони и снова — уже осторожнее — начал спускаться вниз. Где-то громыхнул гром — словно чудовище вздохнуло. Молчун представил дракона в небе. Мощь, масса, гнев. В этом образе было что-то утешительное. Хоть на миг отвлечься от тяжести, камнем осевшей в сердце.

Он пробрался в деревню сквозь узкую щель в частокольном заборе. Все это время щель ускользала от внимания деревенских, ведь размеры ее были так малы, что и в голову не могло прийти, что кто-то в нее протиснется. Однако детский возраст, малые размеры тела и крайняя худоба позволяли Молчуну провернуть этот трюк. Разумеется, уже через год это станет невозможным, но Молчун сомневался, что продержится так долго. Неоднократно рыская по деревне, Молчун успел изучить каждый уголок, несмотря на злость и отчаянное противодействие жителей. Он также развил в себе превосходный навык игры в прятки…

Капли дождя казались особенно мокрыми и холодными сегодня. Молчун покрылся мурашками. И он был голоден, ужасно голоден — бездонная дыра в животе. Пригнувшись, чтобы его голову, торчащую над низким заборчиком, не увидели из окна, Молчун прокрался мимо маленького огородика, с которого он много чего перетаскал за бесконечно длинное лето и где сейчас зеленела лишь драная ботва горькой редьки, и свернул за угол, к сараю. Окошко сарая было заперто изнутри на щеколду, но створка прилегала неплотно. Просунув внутрь тонкие пальцы, Молчуну удавалось сдвинуть щеколду. Если, конечно, его занятие не прерывало чье-то появление.

Однако в этот раз у него что-то не получалось. Щеколду заклинило. Молчун злился, дождевая вода струйками стекала с его волос, его глаза со слипшимися мокрыми ресницами вспыхивали от злости. Неужто ему придется плестись обратно к скалам, где негде спрятаться от дождя, превратившегося в ливень, таким же жалким, каким уходил, и еще более голодным? Он был настолько зол в этот момент, что почти хотел, чтобы его застукал кто-то из деревенских. Желание напасть стало непреодолимым, и даже осознание собственной слабости отступило перед такой огромной яростью. Или гневом? Он не знал разницы.

Щеколда дрогнула. Пальцы дрожали, потому что весь Молчун дрожал от холода, но щеколда мало-помалу сдавалась. Щелк! — она сдвинулась до упора. Молчун растворил ставень, подтянулся и ввалился внутрь, никак не попытавшись смягчить удар о земляной пол. Внутри! Он облегченно вздохнул и запер окно — как было.

Он прилег, опершись спиной о кладку дров, дыша отчего-то хрипло, словно после бега. Однако же в темноте, защищенный от дождя, он быстро успокоился. В сарае витал аромат свежей древесины (недавно хозяину пришлось залатать крышу), и Молчун с удовольствием втянул этот запах ноздрями. Находиться здесь было почти приятно. Так легко представить, что он в безопасности, пусть даже в любую минуту в сарай может войти кто-то из хозяев — одной стеной сарай примыкал к дому, сообщаясь с ним дверью. Прижмись Молчун к двери ухом, то услышал бы, как они ходят по комнате, разговаривая и переругиваясь друг с другом. Он предпочел не думать об этом. Ему нравилось ощущать себя в замкнутом, закрытом от мира пространстве. Как будто нет снаружи, только это внутри, где он сжался в клубок.

Впрочем, голод не долго позволил ему расслабляться. Наглый, как матерая крыса, Молчун поднял деревянную крышку, закрывающую лаз в погреб. Минуту он медлил, прислушиваясь, прежде чем поставил ногу на перекладину хлипкой лестницы и ощупью спустился в кромешную тьму. Впрочем, зрение здесь ему и не требовалось — он успел хорошо изучить все в предыдущие разы. Он всегда был осторожен, брал понемногу, незаметно, понимая, что если хозяева догадаются о воришке, то в следующий раз его приготовятся встретить как полагается.

И все же сегодня Молчун был какой-то странный. В ушах тихо-тихо звенело. Как будто что-то повернулось в его голове; теперь он был не так уж уверен, что ему следует осторожничать, пытаясь не усложнить себе будущее. Так же как человека, летящего в пропасть, не заботит ничего, кроме сиюминутных ощущений. Он скинул крышку с ближайшей бочки, запустил грязные руки в соленую жидкость и выхватил из нее огурец, который тут же с громким хрустом уничтожил. Второй огурец не пришелся ему по вкусу, и Молчун швырнул его на пол, а следующий достал лишь для того, чтобы бросить сразу. Ему захотелось устроить погром в их маленьком сыром погребке. Пусть догадаются о крысе и почувствуют отвращение. Он взял яблоко и, сидя на промозглом земляном полу, сгрыз его. Поутих голод, но не злоба.

После солено-острых огурцов Молчуна охватила жажда. Он давно заприметил тот круглый бочонок с