Вне корпорации - Эйтан Коллин

— Из-за тебя, Джастин. Я мог бы объяснить подробнее, но я и сам почти ничего не понимаю. Как-нибудь сходи к психологу-маркетологу. Главное, рынок не только показывает ценность различных товаров и услуг, он также является зеркалом человечества. На нашем рынке впервые в истории каждый человек играет свою роль. Некоторые психомаркетологи даже называют рынок «подсознанием человечества». Все люди считают тебя причиной и сердцевиной кризиса, а подсознательно надеются, что ты — одновременно и лекарство, противоядие. Но купить твои акции никто не может. Скорее всего, никто никогда их и не купит… Но угадай, чьи акции есть в свободной продаже?

— Акции Нилы.

— Вот именно! Понимаешь, Джастин, она ближе всех к тебе. Я бы мог уже сейчас выйти в отставку и жить припеваючи — если бы, конечно, сохранил ее акции у себя.

— Значит, ты хочешь их продать, Самбьянко?

— Не продать, а скорее пожертвовать в общий котел, который GCI передаст тебе.

Джастин смерил его подозрительным взглядом:

— Ты серьезно?

— Это легко проверить. Если не хочешь считать меня своим лучшим другом, считай джинном из бутылки. Чего ты хочешь? Луну с неба? Мы можем тебе ее предоставить. Хочешь лицензию на колонизацию Венеры? Добыть ее непросто, но она твоя… Владей целой планетой, переименуй ее, назови Конкордией, Нилой или как тебе угодно. Кстати, как тебе такое предложение? Возьми контрольный пакет моих акций. Можешь мучить меня, как я сейчас мучаю тебя… весь остаток жизни! Хочешь акции Председателя? Пожалуйста! Тебе стоит только попросить!

— Ты искренне веришь, что одна моя акция сразу настолько все изменит?

— Да, — с торжественным видом ответил Гектор. — Все!

— Мне просто любопытно. Как? — спросил Джастин.

— Ты больше не будешь Человеком вне корпорации. Ты добровольно вольешься в ряды человечества. Сделай первый шаг, и GCI доделает остальное. Но ты должен пойти на это добровольно.

— А если я не пойду?

— Уверен, ты что-нибудь придумаешь, — ответил Гектор, вставая с дивана.

Вначале он даже шевелиться боялся, настолько тонкой была проводимая им операция. Но для Гектора Самбьянко не рисковать — значило не дышать. Убедившись, что Джастин внимательно слушает его, Гектор решил встать и немного походить туда-сюда. Нервы у него были на пределе, неплохо немного размяться. К тому же на ходу лучше думается.

— Пойми, Джастин, наша система не плохая, а хорошая, намного лучше той, что была в твое время. Твои сторонники вопят «свобода», а имеют в виду «равенство». Думаешь, кому-то в самом деле нужны свобода или равенство? Я скажу тебе, чего хотят люди — и в вашу эпоху, и в мою. Они хотят, чтобы их оставили в покое. А желающие сами влиять на свою судьбу всегда найдут выход. Возьмем тебя. В наше время все проще. При нашем строе преуспеть может любой, поверь мне! Мы не искажаем свободу, мы на самом деле свободны. Свободны от боли, свободны от страданий и, хвала Дамзаху, свободны от равенства!

— Какая же это свобода, Гектор? — насмешливо спросил Джастин. — Это не свобода, а слепота. Ты ухитряешься не замечать очевидного. Технический прогресс позволил вам расставить ловушки для свободы и равенства, а на самом деле ваша система порабощает.

— Джастин, — возразил Гектор, — дело не в техническом прогрессе, а в социологии. Я подробно изучал твою эпоху. Помнишь, в старых рекламных роликах кто-то собирал деньги на помощь голодающим? На ваших глазах на телеэкранах умирали люди…

— Конечно помню. Я много жертвовал благотворительным организациям.

— Очень мило, но твои деньги не очень-то помогали голодающим, верно? Они не помогали массам. Подумай, что будет, если вместо технического прогресса задействовать социологию. Стал бы ваш мир лучше или хуже?

— В каком смысле? — спросил Джастин, чувствуя подвох.

Гектор тут же ответил:

— Что, если, вместо того чтобы жертвовать два, три, четыре доллара в месяц на благотворительность, ты купишь за пять долларов в месяц пять процентов будущих заработков голодающего ребенка? Разумеется, если ребенок умрет, ты не получишь ничего. Зато теперь ты по-настоящему заинтересован в том, чтобы ребенок получил посланные тобой ботинки. Ты заботишься о том, чтобы твой подопечный пошел в школу и научился читать и писать. Ты пошлешь ему коробку со старой одеждой, которую раньше собирался выкинуть. При прежнем строе ты подписывал чек и тут же забывал о голодающем ребенке, который, скорее всего, продолжал голодать. При нашем строе ты кровно связан с ним. Ты не просто уделяешь ему внимание, ты внимательно следишь за его достижениями. И не только. Ваша страна, США, раньше допускала, чтобы целые регионы шли к черту, и вмешивалась в дела других регионов, оправдывая свое вмешательство национальными интересами, которые почти всегда оказывались экономическими. Ну а если бы миллионы американцев вложились в миллионы бывших голодающих по всему миру? Они бы наверняка заботились о том, чтобы их подопечных не убил случайно какой-нибудь псих с ружьем и партийной программой. Экономически вашему правительству было бы выгодно, чтобы идиотские режимы не убивали миллионы своих граждан по дурацким идеологическим или религиозным причинам. — Задохнувшись, Гектор замолчал, чтобы отдышаться. — Заметь, Джастин, я ввожу в уравнение правительство только потому, что считаю тебя продуктом своего времени. Настоящая прибыль начинается там, где в игру вступают, как ты их называешь, «злые, эгоистичные, ужасные» корпорации. Как думаешь, сколько времени понадобится предприятию, чтобы понять, что на ста миллионах голодающих детей можно неплохо заработать? Если на это уйдет даже десять лет, я буду поражен. Вскоре у вас возникнут компании, предприятия… и даже корпорации. Корпорации понимают, что десять процентов дохода каждого из этих людей составляют громадный инвестиционный потенциал. Представь себе мир, где банк предоставляет заем корпорации на постройку школы, больницы или общежития. И не потому, что так поступать хорошо, кому какое дело! Корпорации строят школы, больницы и так далее, потому что это дело прибыльное. Вот почему моя система, не вопреки жадности, коррупции и инкорпорации, но благодаря им, работает лучше, чем ваша, в любой период времени и при любом состоянии техники.

— Но что мешает этим же корпорациям эксплуатировать детей, Самбьянко? — возразил Джастин. — Только не говори, что эксплуатации не будет!

Гектор вспыхнул:

— О чем ты?! Эти дети голодали и умирали — причем у тебя на глазах, на телеэкране. Их убивали в бессмысленных, не приносящих никому выгоды, войнах. Они страдали от болезней, которые вполне поддавались лечению, даже при вашем примитивном состоянии фармакологии. А тебя волнует, что кого-то из них будут эксплуатировать?! Джастин, ты совсем аляскинец? Тогда слушай. Да, кого-то из бывших голодающих стали бы эксплуатировать. И опять-таки повторюсь: какая разница? Ради Дамзаха, они будут жить! Хотя… нет, погоди! Только дурак станет эксплуатировать этих детей. Эксплуатируемые дети вырастут и будут ненавидеть вашу компанию, а работать будут паршиво. Моя система, которая, смею надеяться, станет и вашей системой, основана на своекорыстии. Я управлял несколькими человеческими портфелями GCI, и первым делом мы старались разрешить проблему недовольства. Недовольство невыгодно. Мне каждый день приходится сталкивать своекорыстие с равенством и свободой. Попробуй определи, что в конце концов окажется лучше для человечества!